Урна

Угрюмая, она
Сошла в угрюмой нощи:
Она, беспомощно
Склонись на мшистый пень,—

Внемля волненью воли
(Как ропщут, взропщут рощи),—
В приливе тьмы молчит:
Следит, как меркнет день.

А даль вокруг нее
Таинственней и проще;
А гуще сень древес,—
Таинственная сень…

Одень ее, покров —
Покров угрюмой нощи,—
Одень!

Март 1908

Москва

«ДА, НЕ В СУД ИЛИ ВО ОСУЖДЕНИЕ…»

Как пережить и как оплакать мне
Бесценных дней бесценную потерю?
Но всходит ветр в воздушной вышине.
Я знаю всё. Я промолчу. Я верю.

Душа: в душе — в душе весной весна…
Весной весна, — и чем весну измерю?
Чем отзовусь, когда придет она?
Я промолчу — не отзовусь… Не верю.

Не оскорбляй моих последних лет.
Прейдя, в веках обиду я измерю.
Я промолчу. Я не скажу — нет, нет.
Суров мой суд. Как мне сказать: «Не верю»?

Текут века в воздушной вышине.
Весы твоих судеб вознес, — и верю.
Как пережить и как оплакать мне
Бесценных дней бесценную потерю?

1907

Москва

ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ ГРУСТЬ

ПРЕМУДРОСТЬ

Внемлю речам, объятый тьмой
Философических собраний,
Неутоленный и немой
В весеннем, мертвенном тумане.

Вон — ряд неутомимых лбов
Склоняется на стол зеленый:
Песчанистою пылью слов
Часами прядает ученый.

Профессор марбургский Когэн,
Творец сухих методологий!
Им отравил меня N. N.,
И увлекательный, и строгий.

Лишь позовет она, как он
Мне подает свой голос кроткий,
Чуть шелковистый, мягкий лен
Своей каштановой бородки

Небрежно закрутив перстом,
И, как рога завьются турьи,
Власы над неживым челом
В очей холодные лазури;—

Заговорит, заворожит
В потоке солнечных пылинок;
И «Критикой» благословит,
Как Библией суровый инок.

Уводит за собой; без слов
Усадит за столом зеленым…
Ряды прославленные лбов…
С ученым спорит вновь ученый.

1908

Москва

МОЙ ДРУГ