Урки и мурки играют в жмурки

– Мусьё Серж, не надо тАту бумзен лернен, – недовольно буркнул Гольдман. – Ферштейн?

– Нихт ферштейн, – признался Степцов и поинтересовался: – Это по-каковски?

– На идиш это значит – не учите папу половым извращениям, господин намоченный опер, – перевёл Семён Давидович. – Я своё дело делаю, вы займитесь своим. Ваш крест – по дворам народ опрашивать. Всё, можно вытаскивать! – дал отмашку криминалист двум «формовым» сержантам.

Неведомого пловца выволокли на берег. Он лежал, широко разбросав руки в стороны. Луч света от фар милицейского «уазика» вырывал из тьмы черты довольно гнусного лица, особо приметного мясистым носом, который напоминал крупную картофелину, попорченную жучком-медведкой. Физиономия незнакомца раздулась и оплыла, что придало ей неожиданно добродушное выражение. Голову мертвяк задумчиво склонил вправо, чему способствовали умело сломанные шейные позвонки.

– Дык я вам больше не нужна? – неуверенно спросила Дуся.

– Нам вы и меньше не нужны, – пояснил бабусе Костя Костанов. – Вы нужны Отечеству. В качестве свидетеля этого безобразия.

– Дык я в доме подожду, если что.

– Только очень ждите, Евдокия Матвевна, – попросил Костя. – Как никто другой.

«От же дурень на мою голову», – нетрезво вздохнула баба Дуся, топая калошами одиннадцатого номера по непролазной грязи до родимой хаты.

А члены опергруппы скорбно склонились над телом, обсуждая ситуацию. В стороне остался только местный участковый, который мирно прикорнул, присев на корягу.

– Скажи: откуда ты приплыл? – уныло поинтересовался опер у безвременно почившего гражданина.

– У него есть право не отвечать на ваши бестактные вопросы, – заметил криминалист Гольдман и вытер лысинку тряпочкой из мягкой замши.

–Судя по сопутствующим травмам, товарищ пикировал свысока, – вмешался в разговор судебный медик Зуб.

– И свернул себе шею? – с робкой надеждой спросил Костя Костанов.

– Даже не мыльтесь. Когда он падал, ему уже было не больно. Так что на парашютный спорт не спишете. Помимо свёрнутой шеи рекомендую принять во внимание удар в область виска с правой стороны. Как водится, тупым тяжёлым предметом.

Опер с обоими следаками нестройным трио изобразили стон разочарования. На ментовском жаргоне «парашютистами» называют самоубийц, которые имеют обыкновение нырять с крыши головой в асфальт или же совать шею в петлю и некоторое время весело дрыгать ножками. Подобные дела расследовать приятно: составил протокол, снёс в архив – и забыл, как страшный сон. Таинственный незнакомец этой радости доставлять опергруппе не собирался.

– Значит, расставание тела с душой, если таковая имелась, не обошлось без посторонней помощи? – уточнил Полторак.

– Как и ныряние в бурные воды, – добавил Зуб.

– А как давно гражданин не дышит?

– Гражданин не дышит часа четыре. Максимум пять.

– За это время он мог отмахать порядочную дистанцию, – заметил опер Степцов.

– Как сказать, – возразил Зуб. – Вон там, посередине речки, валун огромный. Скорее всего, тело столкнулось с ним и изменило направление движения. А у берега поперёк течения лежит здоровенный ствол. Он нашему трупику дистанцию и преградил. Прибило болезного к древу, а позже к бережку снесло. Так что мог издалека приплыть, а могли его и где-то рядом скинуть. Если есть подходящее местечко.

– Сдаётся мне, местечко имеется, – заметил Полторак. – Мы же мост проехали перед тем, как налево свернуть. Метрах в ста, параллельно этому переулку. Надо глянуть.

– Как же, углядишь при таком дожде… – недовольно буркнул Серёга Степцов. – Сейчас пойдём здешних бабуинов будить, может, кто слышал или видел чего.

Костя снова склонился над трупом, взял его за руку нежно, как невесту. Посветил фонариком. Неотвратимо наступало утро.

– Да, Колян, приплыли… – вздохнул следак.

– Бредишь, Константин? – удивился старший коллега Полторак. – Среди нас ни одного Коляна!

– А среди покойных встречаются. К примеру, эта глиста во фраке.

– Ты что, знаком с ним?

– Я читать умею.

Костя осветил лучом фонарика кисть левой руки мертвеца. На фалангах пальцев с внешней стороны красовалось имя – «КОЛЯ». Повыше, ближе к ногтям, были наколоты цифры – «1952».

– Фамилию он ни на каком месте не написал? – поинтересовался Полторак.

– В морге поглядим, – сказал Костя. – А вообще по всему видать – наш человек. Разбойник. – Он направил луч на другую руку. С вытатуированного на мизинце синего перстня сиял добродушной улыбкой веселый черепок, проткнутый кинжалом.

– Суровый экземпляр, – уважительно оценил усопшего неслышно подошедший сонный участковый и зевнул в рукав. – Кулак внушительный… Но кто-то покруче нашёлся.

– Не ваш? – спросил участкового Полторак.

– Не, своих ублюдков я наперечёт помню, – и участковый снова распахнул рот в зевке. Слева вверху недоставало двух зубов. На память от ублюдков, решил Костя.

– А почему только одна рука сжата? – задумчиво вопросил он в никуда. – Обычно при драке сжимают обе.

Он снова осветил кулак мертвеца и всмотрелся пристальнее. Попробовал разжать пальцы трупа.

– Окостенели, – сказал медэксперт Зуб. – Бесполезно.