Урга и Унгерн

Сипайло спрыгнул со стола на пол и, подойдя вплотную, стал с интересом заглядывать мне в глаза:

– У Колчака служили?

Мне не понравился вопрос. При своей внешней ущербности, Сипайло точно дураком не был. Логично было связать Колчака с приморским городом, который генерал последние годы использовал как штаб для своих операций.

– Нет, я ни у кого не служил. Я человек гражданский.

– Да? Ну хорошо. А каков был род ваших занятий во Владивостоке?

– Я не бывал там.

– А как же ваши дети? Разве не вы их туда привезли?

– Нет, моя жена.

– Имя и фамилия вашей жены в девичестве?

– Юлия. Юлия Верещагина.

– По детям скучаете?

– Скучаю, конечно.

– Хотите, наверное, вырваться отсюда и поскорее их увидеть?

– Разумеется, хочу увидеть.

– Расскажите о своей гражданской специальности. Где работали и кем.

– До прихода красных работал в Казани юрист-адвокатом.

– А после прихода красных?

– Перебрался в Томск. Там открылся Институт исследования Сибири в девятнадцатом году. Устроился туда секретарем.

– Как интересно! Это тот институт, который Колчак открыл?

– Насколько мне известно, институт был создан при его поддержке.

– Выходит, что вы на Колчака все-таки работали?

– Нет, я был секретарем в институте и у Колчака не служил.

– Хорошо. А детей и жену во Владивосток кто-то сопровождал? Время-то неспокойное было.

– Потому и отправил, что время неспокойное. Добирались сами.

– Хорошо. А в Ургу вы как же попали?

– В Урянхайский край организовывалась экспедиция. Нужны были деньги. Я попросился. Меня взяли.

– Кем взяли? Юрист-адвокатом?

– Нет, на подхвате был, выполнял различные поручения.

– Дальше.

– В начале лета двадцатого года экспедиция прибыла в Белоцарск, там меня настигло известие о том, что жена умерла, а Викентий потерял правый глаз.

– Сколько напастей сразу! Как же с Викентием такое случилось?

– Не знаю подробностей, телеграмма пришла из Иркутска, деталей в ней не было.

– И что же произошло дальше?

– Викентию было всего четырнадцать, Наталье одиннадцать лет. Они остались без матери одни в чужом городе. Я отпросился у начальника экспедиции, он вошел в мое положение и отпустил меня.

– И вы поехали во Владивосток из Белоцарска?

– Да, поехал.

– А как же вы при этом оказались в Урге? Это же совсем в другой стороне!

– В то время как раз была «читинская пробка». Колчаковские войска отступали на восток, да еще куча разного народа пыталась выбраться в Приморье по железке. Поезда не ходили, телеграфной связи не было. В Чите царили бардак, грабежи и насилие, я не мог там задерживаться. Отправился во Владивосток единственно свободным окружным путем через Ургу, рассчитывая отсюда на попутном автомобиле или с обозами выбраться через Маньчжурию в Приморье.

– А по каким документам вы въехали в Халху?

– Мои документы были утеряны. Меня не впускали в Монголию, но я сумел пробраться, дав на таможне взятку, так многие тогда делали.

– Какой вы находчивый! Продолжайте.

– Прибыл в Ургу, пошел в консульство просить, чтобы мне сделали документы с китайской визой для выезда в Маньчжурию.

– Выдали вам документы?

– Нет.

– Почему же?

– Консул заподозрил меня в том, что я большевистский агитатор, и отказал. Я был вынужден остаться в городе.

– Как интересно! А на каком основании он вас заподозрил? Может быть, у вас все-таки были документы? Большевистская ВЧК выдавала командировочные удостоверения для проезда в Монголию в огромном количестве. Своим агентам. Вы были агентом ВЧК?

– Нет, не был.

– Ну, может быть, как многие другие, дали взятку для получения документов от ВЧК? Не стоит этого стыдиться, многие так делали. Тут нет ничего предосудительного.

– Нет, я не давал взятку ВЧК.

– Странно, с вашим-то умением… На границе ведь дали, отчего тут не дали?

– Может быть, и дал бы, но для этого нужно было застрять на некоторое время в Иркутске, а тратить время я не хотел.

– Хорошо. Но согласитесь, как-то нелогично выходит. Консул заподозрил в вас большевистского агитатора и вместо того, чтобы выдворить поскорее и подальше, оставил вас в Урге.

– Наверное, в консульстве есть какой-то порядок процедур, который предписывает поступать таким образом, я не знаю.

– Есть такой порядок. И он предписывал ваше выдворение из Монголии в Россию. Отчего же вас не выслали?

– Не только меня. Поток беженцев с севера шел приличный. Думаю, что было просто не до меня, с учетом того, что происходило в те месяцы. Большевики, китайцы, а потом и Унгерн с Азиатской конной нагрянул.

– Нагрянул, да… А вы что в это время делали?

– Сидел в тюрьме.

– Как интересно! И за что?

– Меня после первого неудачного штурма без объяснения причин отправили в тюрьму, как и многих других русских.

– Китайцы тоже считали вас неблагонадежным?

– Наверное.

– Волков, Вольфович, Парняков, Бурдуков… Кого из перечисленных людей вы знаете?

– С Бурдуковым, если вы, конечно, имеете в виду Алексея Васильевича, я сидел в тюрьме. С ним немного знаком. Про Парнякова слышал, остальных не знаю.

– А что вы про Парнякова слышали и от кого? – Сипайло оживился, глаза его забегали, а движения вдруг стали чрезвычайно суетливыми.