Урга и Унгерн

– О каких благодарностях может идти речь? Ты знаешь, Ивановский, сколько этот человек сделал для меня? После разгрома Сибирской армии мне удалось с боями прорваться в Восточный Урянхай. Уцелело тогда всего человек пять. Мы вышли из тайги обмороженные, голодные и израненные. На южном берегу озера Хубсугул, недалеко от поселка Хытхыл, была заимка доктора Гея. В самом Хытхыле тогда стояли большевики, и этот отважный человек укрыл нас, накормил и подлечил. Я никогда не забуду той заботы, которой он окружил нас в те дни.

– Ну зачем это вспоминать, – скромно отмахнулся Гей. – Всякий нормальный человек поступил бы так же.

– Далеко не всякий!

Разгоряченный коньяком Казагранди своим возгласом потревожил неспокойный сон больной дочери хозяина дома. Ребенок заворочался и заплакал. Полковник немедленно притих и, виновато глянув на хозяйку, продолжил уже шепотом:

– Все мои достижения в Ван-Хурэ были бы невозможны без этого изумительного доктора! Он не только представил меня нужным людям, но и все время обеспечивал наш немногочисленный тогда еще отряд продовольствием, не дав загнуться с голодухи. Это честный и бескорыстный патриот, которым я не перестаю восхищаться! – Казагранди разошелся и незаметно для себя заговорил сперва громким шепотом, а потом снова начал шуметь.

Жена доктора, прикладывая ладонь ко рту, напомнила Казагранди о необходимости говорить тише. Он заметил ее жест, несколько раз театрально шлепнул себя по губам, после чего и вовсе умолк.

После ужина мы покинули дом доктора и, прогуливаясь по темным улицам Ван-Хурэ, курили смолу и вели беседу о ситуации в Халхе. Я задал волнующий меня вопрос о том, насколько удачно идет приготовление к побегу, удалось ли Торновскому заготовить достаточно скипидара, смог ли Лисовский подготовить автопарк?

– Я немногое знаю о подготовке к побегу. Рерих не находит нужным ставить меня в известность о своих делах. Полковник Торновский в южном походе с бароном был ранен в голень и теперь находится на лечении в госпитале. Он также знает кое-что о планах побега и фигурирует в этом деле, но, как и я, не собирается никуда бежать.

– Как, разве вы не бежите с нами? – удивился я. – Так зачем же вы участвовали в ограблении и ставили себя под удар? Ради денег?

– Не только… Если Рерих найдет нужным, он расскажет тебе о моей роли в происходящем. Ты всей картины не видишь, поверь, нынче творятся довольно необычные дела, в которые вовлечено немало офицеров дивизии. Но я об этом с тобой говорить не имею права.

Меня насторожила эта скрытность, окутавшая таинственным покровом деятельность Рериха. Значит, и Торновский причастен к замыслу, в котором побег внезапно оказался не главной целью, а лишь элементом.

– А что же Сипайло? Он все еще жив?

Казагранди поморщился и сплюнул в сторону. Упоминание этой мрачной личности почти у всех нормальных людей, знающих Сипайло, вызывало примерно одинаковую реакцию.

– Он невероятно живуч и изворотлив. Какой-то очередной финт с документами выкинул, боится, что его тихонечко пустят в расход, перестраховывается и ловчит. Все это дела ургинские, тебе Рерих потом расскажет то, что следует знать, а остальное не бери в голову.

Мы прогулялись до дома Казагранди, и он пустил меня на постой до прибытия Дедушки. Я умылся и лег спать, а проснулся, когда в окно уже усердно светило солнце. Зашел в часть к Казагранди, там его не было. Решил явиться в штаб генерала Резухина, чтобы сообщить тому последние сведения относительно дел в Улясутае.

Как и предполагал, здание для временного размещения штаба Резухин выбрал удобное и уютное. Просторная импань какого-то важного начальника была заполнена штабной суетой. Офицеры сновали по помещениям, был слышен стук печатной машинки. Меня попросили подождать, адъютант Резухина доложил обо мне, и в этот раз я был принят практически сразу.

– Входите, Ивановский! – Генерал встретил меня у порога, крепко пожал руку. Он похудел и вид имел не такой цветущий, как при нашей первой встрече. – Присаживайтесь в кресло. Вы ведь прибыли из Улясутая?

– Так точно, – ответил я неожиданно по-военному. Очевидно, на такой лад меня настроил официальный тон генерала. – В городе со вчерашнего вечера, жду прибытия барона, чтобы сделать ему развернутый доклад о происходящих там событиях.

Резухин замер, с любопытством поднял бровь и, немного помедлив, произнес:

– Унгерн уже уехал.

– Как же так? Казагранди вчера говорил, что его визита только ожидают в ближайшие дни.

– Барон появляется и исчезает, когда посчитает нужным. Он прибыл в Ван-Хурэ вчера ночью, и мы имели длительную беседу, в которой полковник Казагранди принял живое участие. – Резухин развернулся на каблуках и прошагал к окну.

Отодвинув в сторону занавеску, он некоторое время смотрел на улицу, по которой в это время шла колонна всадников строем по двое.

– Вы давно знаете Казагранди? – вдруг спросил генерал.

– Недавно познакомился, – уклончиво ответил я, стараясь не угодить в какую-нибудь хитрую ловушку, стоящую за этим необычным вопросом.

– Что вы о нем думаете?