Урга и Унгерн

Разумеется, Ружанского схватили и взяли под арест. Золото отправили в лагерь, откуда прибыл один из главных карателей барона хорунжий Евгений Бурдуковский, которого в дивизии все звали просто Женей. Этот забайкальский гуран-полукровка первое время был денщиком барона, теперь же выполнял роль главного экзекутора и с этой ролью справлялся замечательно. Косая сажень в плечах, рябое скуластое лицо, узкие глаза-щели, широкий рот, способный поглотить за раз десяток котлет и четверть водки, хриплый голос и монгольская остроконечная желтая шапка с висячими ушами, грязный монгольский халат и громадный ташур в ручищах – весь его вид говорил о свирепом нраве.

Женя умел применить свой ташур, пользовался им при экзекуциях весьма искусно, с нескольких ударов выбивал дух, а мог, бесконечно долго работая им с оттяжкой, доставлять муки своей жертве.

Случай с похищением и побегом был экстраординарным и, по мнению барона, требовал такого же подхода в наказании, которое должно было стать показательным и отохотить офицеров и их жен даже от мысли повторить подобное. Женя переломал Ружанскому ноги и руки, а тело подвесил в проеме китайской усадьбы, стоящей вблизи монастыря, который теперь по совместительству был и военным госпиталем.

На глазах у адъютанта его молодую жену насиловали все желающие, а таковых оказалось чрезвычайно много, выискались охотники даже среди раненых. Об этой ужасной казни Женя в красках рассказывал по прибытии в лагерь на Керулене. Он подробно описывал, как сгонял на расстрел всех мужчин и женщин, находившихся в тот момент на территории Бревен-хийда, как приводили в чувство жену Ружанского, чтобы она смогла наблюдать казнь мужа, как расстреляли потом и ее.

Рассказ Жени привел меня в ужас. Я был невольным свидетелем расстрелов, в необходимости которых сумел убедить себя. Теперь же стал в некотором роде соучастником неописуемого по жестокости действа, которое, похоже, внушало ужас в лагере не только мне одному. С одной стороны, хотелось немедленно бежать прочь, с другой – мне было очевидно, что этот самоубийственный поступок приведет к мучительной и неминуемой гибели. Женя справился с задачей, которую поставил перед ним барон. Из лагеря больше никто не пытался сбежать, хотя не исключаю, что мысль о побеге теплилась не только в моей голове.

Я сумел занять себя работой. Местность, где стоял наш лагерь, называлась Гун-Гулутай. По моему приказу начали рубить лес из ближайших окрестностей и доставлять его на верблюдах для строительства бани и других хозяйственных зданий. Все они выглядели убого и примитивно, но за неимением лучшего годилось и так. Унгерн, чтобы занять бойцов и офицеров, которые не участвовали в разведке и боевых вылазках, выпустил приказ проводить ежедневные занятия, упражняясь в монгольском языке. Сам он раз в неделю присутствовал на таких уроках, проверяя уровень знаний учащихся. Вскоре с Буруна перебазировалась и вторая часть войск под командованием генерала Резухина. Пришлось вырыть больше землянок для бойцов и поставить дополнительно с десяток юрт. Ко мне в распоряжение наконец поступил прибывший с Резухиным врач.

Доктор Клингенберг был опытным хирургом и обладал знаниями во множестве областей медицины, имел богатый практический опыт и стал буквально ценной находкой для нашей дивизии. Мы наконец построили отдельное здание госпиталя, и я назначил Клингенберга его заведующим. Он с огромной энергией взялся за дело и, невзирая на отсутствие достаточного количества медикаментов и умелых помощников, сумел наладить медицинскую службу в лагере на достаточно высоком уровне.

К моему интендантскому ведомству был прикреплен и подполковник Дубовик. Он был кадровым офицером, а их генерал Унгерн недолюбливал и потому без колебаний передал его мне в подчинение. С прибытием Дубовика дела пошли лучше, человеком он был ответственным, сразу же навел порядок с амуницией и оружием, под его руководством к складам была пристроена небольшая мастерская, в которой постоянно кипела работа по починке и чистке оружия, отливке пуль и другим важным для интендантства направлениям.

Кроме этого, я получил в пополнение и статского советника Голубева, который в прошлом был крупным интендантским чином. Он оказался чрезвычайно болтлив и слыл огромным охотником давать советы, не мудрено, что у Унгерна он не задержался, да и мне больше мешал, чем помогал. Я ходатайствовал перед бароном о его переводе, тот с пониманием отнесся к моей просьбе и перевел его всадником в одну из сотен первого Татарского полка, а его жену отправил в обоз второго разряда.