Уравнение Бернулли

То есть вековечный инстинкт вновь оказался на свободе. И Рита, вовремя его распознав, дабы ошибки юности никогда больше в столь роковом объеме не повторять, превентивно оснастила свой цветущий организм предметом, в просторечье именуемым «спиралью».

И однажды после непринужденной выпивки, предпринятой по некоторому поводу дружным коллективом жилконторы прямо на рабочем месте, очутились Рита с Игорем Валентиновичем — так звали поэта-начальника — в его кабинете на узком неважнецком диванчике.

Рита данному обстоятельству тогда еще страшно удивилась, но посчитала, что весьма глупо и даже непристойно давать задний ход в столь запущенной, с позволения сказать, ситуации. И… отдалась Игорьку.

Хотя давно уж узнала, что небожитель сей по количеству покоренных им сердец — слово «сердец» здесь, само собой, только метафора — вряд ли уступает юному и легендарному гению секса Фридриху. Иными словами, он славился в жилконторе и ее окрестностях тем, что «трахал все, что шевелится».

Однако Риту несостоявшийся в традиционном понимании естествоиспытатель любил довольно долго. Года три. И она довольно долго отвечала ему своего рода взаимностью, выражавшейся, помимо прочего, в служебном рвении, которое не могло не привести к весьма, казалось бы, далеким от секса, зато однозначно положительным результатам.

А дело в том, что до восшествия на должность «регентши Риты» — такое, можно сказать, любовное прозвище дали ей коллеги и подчиненные — дела в жилконторе шли из рук вон плохо. Оно, конечно, во всех без исключения жилконторах дела всегда шли, идут и будут идти из рук вон плохо — это закон природы. Но наша жилконтора даже на таком суровом фоне умудрялась выделяться. То есть сплошные разброд и шатания среди личного состава, коммуникации на ладан дышат, зарплата месяцами не выплачивается, задвижек, труб, пиломатериала и всего прочего нет, подготовка к предстоящей зиме на грани неминуемого срыва, а обслуживаемое население на грани кровавого бунта.

И вдобавок — эпоха! Такая эпоха в стране, что люди, даже более-менее исправно получающие зарплату, никак не могут определиться — совсем нищенская она у них или ничего, сходная. Соответственно, — фамильярное, как никогда, отношение народа к деньгам — не «тысячи» и «миллионы», а «штуки» либо даже «косари» и «лимоны». Одно слово — гиперинфляция. Которой стоило чуть приутихнуть, и сразу почти не стало слыхать этих словечек-плевков эпохи еще военного коммунизма…

В общем-то, ничего особенного Рита на посту заместителя начальника жилконторы не делала. А просто сразу и с таким неподдельным интересом начала во все особенности вверенного производства вникать, обнаруживая при этом фантастическую сообразительность и беспримерную памятливость, что не зауважать ее оказалось просто невозможным.

Но, кроме того, думается, всем вдруг стало занятно выделиться на общем фоне хотя бы за счет Риты, чтобы люди изумленно спрашивали: «Это не у вас ли там всем заправляет симпатичная такая сикушка, у которой вы по струнке ходите, и сраная ваша жилконтора гремит по всему городу?»

И чтоб отвечать: «Да, у нас, да, по струнке, да, гремим. А еще раз скажешь „сраная жилконтора“ или тем более „сикушка“, дак не обижайся…»

Хотя, конечно, разбуженный Ритой задор выдохся быстро бы, если б она, раньше прочих, не разбудила это же самое чистое детское чувство в начальнике и любовнике Игоре Валентиновиче, до того испытывавшем хроническое и нескрываемое отвращение ко всей коммунальной отрасли. Потому что ведь даже в моменты их плотских утех в однокомнатной уютной квартирке Игорька, расположенной также на территории подведомственного микрорайона, Рита шептала ему на ухо про задвижки и вентили, про путевки в детсад детям слесарей и водителей спецавтомобилей, предлагала многоходовые операции по взысканию квартирной платы хотя бы с тех квартиросъемщиков, которые мучительно страдают, очутившись в списках злостных неплательщиков, но месяцами не могут дождаться от своих работодателей честно заработанного.

— Но это не наше дело! — в пароксизме страсти — писали же люди когда-то и даже, наверное, вслух, не смущаясь, произносили столь диковинные слова — восклицал несчастный Игорек.

На что Рита, искусно направляя страсть собственную, а тем самым и страсть партнера в конструктивное русло, резонно отвечала:

— В таком случае, глубокоуважаемый Игорь Валентинович, и это дело, которому мы предаемся сейчас, не наше! Потому что — сам знаешь, почему.

В ответ на что дипломированный биолог мог лишь, разразившись подходящим к случаю амфибрахием, надеть штаны и пойти в очередной раз к своему отцу, где-то в недостижимой вышине сидящему на городском финансе — седалищном, образно говоря, нерве необъятного и чрезвычайно запущенного городского хозяйства.

— Ты меня породил, ты меня в жилконтору запихнул, хотя я всегда мечтал о поэзии либо, в крайнем случае, флоре-фауне, ты, папик, давай-ка и распорядись, чтобы моей конторе перечислили наконец согласно вот этой вот смете. Да не переживай, у меня, как обычно, комар носа не подточит.

— Все?