Слух укрепился и почти одновременно заглох, когда тощий, как сам Ландау, физик из школы внезапно свалил посреди учебного процесса и больше ни разу не появился. Так что если слух не на пустом месте произрастал, то, скорей всего, физик только наврал по секрету кому-нибудь насчет диссертации, а сам бросил школу, в которой мужики хронически не приживались уже лет пятнадцать, по какой-нибудь другой причине.
Между тем последние короткие каникулы начались, и опять Рита изнывала от скуки, мечтая, чтобы кто-нибудь позвонил, но лучше живьем пришел, причем скука была даже более лютой, чем в январе, ведь сама-то она теперь вовсе никого не навещала, справедливо полагая, что вряд ли у чьих-либо предков ее визит вызовет восторг. Предки, в лучшем случае, промолчат, а в худшем — наорут и прогонят.
Ибо еще одна особенность любых родителей состоит в том, что, хоть кол им на голове теши, они все равно думать будут, будто всегда и все на их чадо дурно влияют, в то время как оно — никогда и ни на кого. Но если все же — то только положительно.
И вдруг — долгожданный звонок.
— Женька, ты?!
— Ага. Помнишь еще?
— Как забудешь?! Чего звонишь-то?
— Просто. Соскучился.
— А — «двоечница»?
— Да ну ее!
— Тогда — зайдешь, может быть?
— Легко.
О чем они говорили? Да Рите и не запомнилось ни слова. Так — о пустяках. А потом, даже пива для смелости по баночке не выпив, раз — и в постель. Будто сто раз это делали. Правда, Женьку трепала такая дикая дрожь, что Рита, слышавшая не раз про этот «синдром Ромео», все равно не на шутку испугалась. О тропической лихорадке, известной по приключенческим книжкам, и даже об эпилепсии вспомнилось…
Но стоило им, так сказать, войти в курс дела — «синдром» мгновенно прекратился. И все получилось прекрасно. Причем несколько раз кряду. Обоим, наверное, очень давно и очень сильно хотелось.
И главное, ни Рите, ни Жеке не нужно было ни о каких последствиях беспокоиться, если не считать, конечно, преждевременного возвращения с работы Ритиных родителей. Хотя вполне вероятно, что в самые захватывающие моменты они не страшились и родителей. Потому что в самые захватывающие моменты и мысли приходили под стать.
«А-а-а, плевать, прощу Ритке ее дурь, с кем не бывает в наше время, тем более что — где и когда еще попадется такая классная девчонка!..»
«Простит, никуда не денется, ведь первая любовь — это первая любовь, а если вдруг мама сейчас войдет — пусть себя в этом возрасте вспомнит!..»
Однако пресыщение — чего они оба пока не знали — приходит всегда. Рано или поздно. И оно пришло. И разговор, обусловленный, наверное, им, вышел не очень-то в русле накативших мыслей.
— Ну, как, Жека?
— Вааще классно!
И потом они таким же образом еще несколько раз встречались. Изредка. Но так ни разу и не пошел у них разговор дальше известных уже реплик «Ну, как?» и «Классно!». Вот не пошел, и все…
Да, может, и Ромео с Джульеттой в свое время приблизительно так же содержательно по-английски разговаривали, а взрослый дядя Виля Шекспир, чтоб покрасивше вышло, от себя присочинил…
В общем, аж до самого конца лета ребята занимались своим обоюдно приятным делом, занимались вовсю даже тогда, когда пузо у Риты довольно большое стало, и Ромка в нем начал все больнее пинаться, и Женька ему изредка грозил: «Ну ты, Фридрись мелкий, хорош лягаться, удавлю!» И предки их ни разу не застукали. На свое же счастье.
Но, несмотря ни на что, Рита свой десятый класс очень даже прилично закончила, чего не скажешь про Женьку, который диплом техника-строителя автодорог хотя и получил, но в институт «с ходу проскочить» не вышло, и загремел он в саперные войска профессиональный навык приобретать.
Впрочем, Рита нисколько не расстраивалась, ей так и так уже надо было с постельными забавами до иных времен кончать, целиком сосредоточиваться на будущем материнстве.
И ни единой строчки не написал Рите этот воин со своих позиций, не позвонил ни разу, видать, без нее было кому писать да названивать. Видать, парень так и планировал окончательный расчет с первой любовью, давшей ему необходимый и, в общем-то, достаточный опыт для дальнейшей взрослой, ответственной жизни.
Сын убежал, Рита снова на диванчике прикорнула, хотела так же сладко, как давеча, уснуть и тем самым приступ стыда своего жгучего превозмочь. Но, конечно, не тут-то было. «Стыд — не дым, глаза не выест» — это сказано, может, и верно, если буквально понимать. А если иносказательно, как оно в народной мудрости обычно и задумано, то пословица более чем сомнительна, стыд глаза не выест, а душу?..
Впрочем, сомнительных мудростей как в фольклоре, так и у самых признанных мыслителей — навалом…
Словом, ворочалась Рита, ворочалась и — никак. Сна нет, стыд не отпускает. Хоть следом за Ромкой беги, но если даже догонишь, что сказать?..