Уравнение Бернулли

Папы же в тот день дома не было. Его только на следующий день из рейса ждали, но до того, как ему вернуться, еще со школьными новостями соседка и подруга Олеська прибегала.

— Ритка-а-а, в школе-то чо творится!.. Здорово!

— А чо творится? — удивленно, будто просто заболела и от школьной жизни отстала.

— На ушах вся школа! Но мы все — за тебя! Горой!

— И учителя?

— Учителя — по-разному. Но классная наша, Римма-то Сергеевна, — вааще! Педсовет срочно собрался, мы подслушивали, хорошо было слыхать, потому что все громко говорили, завучиха, ну, эта… «Пи-пополам» орала: пятно на всю школу, несмываемый позор, проработать во всех старших классах, проверить всех поголовно девчонок на наличие девственности и отсутствие беременности, кто на проверку не явится, или наличия не окажется, а отсутствие будет присутствовать либо, тьфу, наоборот, того, как и тебя — поганой метлой… Вот дура, да? Ведь им тогда некого учить будет, я, например, тоже у Фрида была, только мне чуть больше повезло…

— Ты вроде про классную хотела…

— Ага! Так вот: классная-то наша — классная! А мы, придурки, и не подозревали!

— Короче!

— Короче, Римма Сергеевна этой «Пи-пополам» спокойненько так: мол, все, что вы предлагаете, уважаемая, полный вздор и к тому же нарушение законности, мол, если кому-то невтерпеж иметь дело с прокуратурой — пожалуйста, но она, Римма Сергеевна, — пас. А та — ей: мол, что вы конкретно предлагаете, взаимно уважаемая Римма Сергеевна? А классная: предлагаю, грит, считать случившееся несущественным казусом, потому что, вот увидите, это теперь станет обыденным явлением, времена, когда подобные «чепе» случались раз в пятилетку и становились предметом чуть ли не всесоюзного разбирательства, канули в Лету и, боюсь, навсегда. А девочку, еще грит, предлагаю обратно в школу позвать и постараться убедить ее, что школа ей не враг, а друг! Спорили, спорили, штук пять училок вместе с завучихой ускакали в знак протеста — чуть с ног меня не сшибли — остальные решили нормально. Так что можешь в школу приходить с гордо поднятой головой!

— Не-е, завтра еще не пойду. Пусть уляжется маленько. На той неделе — если что…

— Дело хозяйское. Отдыхай, подруга. Я пойду. Пока… Хотя, чуть не забыла, ты теперь, конечно, — «скоблиться»?

— Не угадала, подруга, мы с мамой решили — рожать.

— Рожа-а-ть?! Обалдеть! — И подруга, действительно обалдев и не найдя с ходу ни слов ободрения, ни слов недоумения даже, лишь повторила в крайней растерянности: — Дело хозяйское…

Несколько сложней вышло с отцом, чего Рита не ожидала, потому что отец всегда был добрей и ласковей матери, казалось, будто он и любит дочку больше, чем мать, что, возможно, так и было, однако не учла Рита одной существенной особенности отцовской личности — он родился и на всю жизнь остался неисправимым романтиком, идеалистом-максималистом, а от идеализма-максимализма до самого черного пессимизма и даже цинизма, как известно, один шаг. И в процессе дальнейшей жизни отец этот шаг постепенно сделал, хотя, к счастью, ограничился только пессимизмом.

Естественно, для него большим ударом было узнать, что его единственная «доченька-кровинушка» — самая обыкновенная беспринципная «сикушка-потаскушка». Впрочем, сразу нужно заметить, что это были самые сильные выражения, которые папка позволил себе употребить вслух.

Потом, немного придя в себя, он, по-видимому, решил, что против факта не попрешь, рассудительная жена, как всегда, права на сто двадцать процентов, и напоследок лишь посетовал с невыразимой болью в голосе:

— Эх, Ритка-Маргаритка, что же ты со мной и с собой наделала! Нет, я бы слова тебе плохого не сказал, если б ты — по любви… Но ты — и с этим ничего не поделаешь — по-скотски…

При этом мать, стоявшая за спиной отца, подмигнула дочери, мол, отец — «в своем репертуаре», пусть скажет все свои любимые слова, а ты делай вид, будто жутко раскаиваешься, но главное-то — все самое страшное позади, так что не робей, прорвемся!

Правда ночью, лежа уже в постели, отец с матерью еще довольно сильно, хотя и шепотом, повздорили, начав с непутевой Ритки, но вскоре перейдя, как говорится, на личности.

— С каждой может случиться, — сказала мать, — возраст такой, время такое.

— Не верю — не с каждой! — резко возразил отец.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что мы нашу дочь неправильно воспитали? Так это ж ты ее баловал да облизывал, ни разу в жизни строго не поговорил…

— Любовью человека не испортишь!

— Кто тебе сказал?

— Сам додумался! Потому что любовь — есть Бог!

— Ну, ты и не до такого еще додумаешься! А в чем же тогда, по-твоему, дело?

— В тебе.

— То есть?

— Ты, если бы в эту эпоху взрослеть довелось, лет в тринадцать в подоле принесла!

— Говори, да не заговаривайся, я тебе, если забыл, девушкой досталась!

— Твое счастье. А то б — убил.

— Жуть, с кем я живу…

— И я…

И застучали босые пятки отца, потом диван заскрипел. И стало тихо. И долго-долго, таясь друг от дружки, никто в квартире не спал. Отец с матерью ворочались на разных постелях, Рита лежала ни жива, ни мертва. И было ей до слез жаль папку, но маму тоже было жаль почти так же сильно…