— Ты должна понимать, о чем идёт речь. Начинается революция. Будет много крови. Очень много крови.
— Я понимаю.
— Возможно, в критический момент не получится просто сесть на самолёт и улететь. По крайней мере, я этого не хочу. Куда бы не вела меня моя дорога — я пойду по ней до конца.
— Я готова идти с тобой.
— Ты не знаешь, о чем говоришь?
— О, нет, знаю. Поверь, мерзее Лондона и порядков, которые там царят — ничего нет. Уж лучше загнуться здесь, чем…
— Не говори так.
— Все нормально. Я взрослая девочка…
И тут зазвенел звонок.
— Кто это?
Я зевнул.
— Охрана, наверное. Отпрашиваются на ночь.
— Что им сказать?
Следующих слов — я никогда себе не прощу. Да — поздно.
— Скажи, что могут ехать. Завтра, как обычно.
Энн осторожно встала. Не зажигая свет, пошла в холл. Я посмотрел ей вслед, подумал — а может просто бросить все и улететь… на Багамы, на Мальдивы… куда угодно. Туда, где нет вялотекущей социальной войны, туда, где не ищут справедливости, а просто живут, туда, где… нет, не могу. Не смогу я так. Я — глубоководная рыба. Она живёт там, где не выживает никакая другая рыба, но если глубоководную рыбу поднять туда, где есть свет — её разорвёт на куски из-за давления. Не сможет такая рыба жить там, где светло.
И тут я услышал звук открывающейся двери и вскрик из прихожей…
За подушкой в большой гостиной — я держал укороченный автомат. Делал я это не потому, что я бандит, а потому что жить хочется. Как говаривал один мой старый друг — есть цека[50], а есть зэка. И вот как раз на случай с зэка — я держал дома автомат. Ну и просто… обстановка нездоровая, думаю, вы и сами прекрасно это понимаете?
И когда я услышал вскрик и шум, который не мог быть ничем, кроме как шумом падающего тела — я был готов действовать. Расслабленность прошла, усталости тоже как ни бывало — кто бы не пришёл, он тут и останется.
Или — останусь я.
Подушку долой… автомат… магазин примкнуть… слава Богу, снаряжённый… приклад… предохранитель на АВ — понеслась! Что бы то ни было — но сорок пять патронов в длинном, пулемётном магазине дадут возможность продержаться, пока не подоспеют менты и охрана. Б… как пустили, а? Может, они мертвы все? Тогда п…ц. Но не только мне. Кого-то я заберу.
Надо было отступать… по уму надо было отступать — но я пошёл вперёд. Потому что всегда шёл вперёд. И потому — выигрывал.
Прошёл угол… теперь коридор. Свет в холле горел… но это хорошо, значит — противник ослеплён. Прислушался… движение есть!
— На пол, с…а! — заорал я, вылетая в холл — завалю!
Зрелище, открывшееся мне — было самым страшным из всего, что я видел в своей жизни.
Энн — лежала на полу у двери, подобно сломанной и брошенной кукле. Но она была не одна. Ирина — толкала её, чтобы закрыть дверь. Свет был приглушённый — но все было отлично видно. Даже пистолет… пистолет с глушителем на полочке у зеркала… Вальтер… кажется.
Я тогда реально не врубился — несмотря на пистолет с глушителем. В голове было только одно — ну, вот, придурок. Допрыгался — дотрахался. Крутил с двумя бабами — и докрутился, одна пристрелила другую. Всему п…ц теперь.
Меня заколотило, я опустил автомат.
— Ты чего…
Я реально не соображал.
— Ты чего, охренела? Ты… ты что творишь, а?
— Помоги дверь закрыть… — сказала Ирина