Уральский Монстр

В общем, старший лейтенант Вершинин решил ситуацию обострить и посмотреть на реакцию арестанта. В тот момент она оказалась нейтральной, то есть Винничевский подписался, где ему было велено, повторил под запись добровольность сделанных ранее признаний и на том замолчал. Никакого экстравагантного фокуса не выкинул. Скандала не последовало. И то ли Винничевский в самом деле оказался дурачком, который не понимал, что его «подводят под расстрел», то ли, напротив, его пассивность явилась следствием не по годам расчётливого ума, и обвиняемый решил тянуть с отказом от признаний до последнего момента, возможно даже до суда.

Как бы там ни было, события 8 ноября ничуть не добавили в копилку уголовного розыска улик, способных объективно доказать вовлеченность Винничевского в те преступления, в которых он сознавался прежде. Поэтому через неделю – 15 ноября – было устроено предъявление обвиняемому ножей, найденных в его вещах при обыске. Владимиру в ходе этой процедуры надлежало указать, какими именно ножами он пользовался при совершении преступлений. Из текста «Протокола предъявления» можно видеть, что (стилистика оригинала сохранена) «Винничевский Владимир совершенно точно указал, что им убийство Герды Грибановой, а также совершённые им последующие убийства и ранения детей, совершены перочинным ножом с чёрной костяной ручкой с двумя лезвиями и отвёрткой, причём при убийствах и ранениях применялось большое лезвие этого ножа, конец которого при убийстве Герды Грибановой сломился, и им, Винничевским, это лезвие было заточено за плату 50 коп. у неизвестного точильщика. Другие два ножа, изъятые при обыске, им при совершении преступлений не применялись».

Предъявление проводилось начальником 1 отделения ОУР Ляминым в присутствии помощника областного прокурора Небельсена и начальника ОУР Вершинина. Документ отпечатан на пишущей машинке и подписан всеми присутствовавшими лицами. Это означает, что процедура была растянута во времени: сначала Винничевского доставили в кабинет, объяснили, что и каким образом будет происходить, затем показали лежавшие на отдельном столе ножи, задали необходимые уточняющие вопросы, после чего Лямин, советуясь с руководством, набросал карандашом черновик протокола, в который попали такие детали, как обращение к точильщику и плата в 50 копеек. Затем Лямин отправился в канцелярию ОУР, там продиктовал секретарю Ракитиной текст «Протокола» и с ним в руках вернулся обратно в кабинет для подписи. Если считать, что никто во время данного процессуального действия не бегал, не прыгал, а секретарь не сидела с заранее заправленным в пишущую машинку чистым листом бумаги, дожидаясь, когда ей начнут диктовать, то растянулось описанное мероприятие минут на 10 минимум, а скорее всего, даже поболее.

Это очень интересно и очень важно. Потому что после того, как «Протокол предъявления» был напечатан и лейтенант Лямин вернулся с ним в руках, Винничевский вдруг сделал неожиданное заявление. Он посчитал нужным уточнить, что ранения жертвам наносил не тем лезвием, что побольше, а тем, что поменьше. Ещё раз подчеркнём – он это сказал не во время осмотра предъявленных ножей, не во время рассказа об обломанном кончике, который ему якобы устранил некий мастер-точильщик за 50 копеек, нет! – он вдруг заявил об этом уже после того, как лейтенант Лямин принёс отпечатанный текст документа. И поэтому ниже пяти машинописных абзацев появилась сделанная рукой Винничевского приписка: «Как я вспоминаю теперь, сломался конец не у большого лезвия этого ножа, а у маленького». И подпись.

Что это такое? Что за несуразица перед нами? Фактически перед нами свидетельство того, как Винничевский, сделав одно признание, отказался от него через 10 или 15 минут и сделал другое. Можно не сомневаться, что при предъявлении ножей он ответил на большое количество уточняющих вопросов и, разумеется, сообщил, что резал именно большим лезвием, а не маленьким. Кроме того, у этого ножа был обломан выкидной штопор, и Винничевского наверняка спросили, не был ли он сломан в процессе нападения? Поскольку в черепе Герды Грибановой остался обломанный кончик лезвия, задавали вопрос и об устранении этого хорошо заметного дефекта – потому-то в «Протокол» попали упоминания о точильщике и плате последнему в размере 50 копеек. То есть все эти нюансы были проговорены, согласованы, внесены в текст черновика, с которым Лямин и вышел за дверь. Но после этого товарищ Небельсен взял в руки этот перочинный ножик, стал его внимательнее рассматривать и усомнился в том, что у большого лезвия когда-либо обламывался кончик. По той простой причине, что лезвие имело нормальную длину и контур, а извлечённый из черепа Герды Грибановой фрагмент был довольно большим, миллиметров примерно 12-13, другими словами, никакой точильщик скрыть подобный дефект лезвия не смог бы.