Уральские рудознатцы

На другой день были в Невьянском заводе, одном из самых старых заводов на Урале. Царь Петр еще в 1702 году отдал Невьянские рудники и все леса и земли на тридцать верст кругом во владение Демидову. Теперь здесь стояла семибашенная крепость, одинаково неприступная для диких народов и для царских чиновников. За крепостными стенами виднелся демидовский дворец и отдельная высокая наблюдательная башня — ее возвел Акинфий десять лет назад, в 1725 году.

Сам старик, Акинфий Никитич, был сейчас в отъезде в Петербурге. Ярцова с Мосоловым поместили на ночлег в дворцовой пристройке. Ярцов хотел повидаться с здешним казенным шихтмейстером, но приказчик отговаривал — «завтра-де вставать рано, отдохни лучше, ехать еще далеко. Да и господин Булгаков, кажется, в отъезде».

Вечером Мосолов куда-то ушел, и Ярцов все-таки отправился разыскивать невьянского шихтмейстера. Видимо, демидовским слугам даны были особые инструкции насчет его, Ярцова, — никто не хотел отвечать на вопросы. Иные даже прикидывались немыми, разводили руками и отрицательно качали головой. Только случайно наткнулся Ярцов на помещение шихтмейстера.

Булгаков — сгорбленный летами человек, с недоверчивым взглядом, с глухой речью — встретил Ярцова радостно.

— Трудно с ними, — пожаловался он. — Не шихтмейстер я здесь, а заложник, аманат какой-то. На всяком углу страж. «Сюда нельзя, здесь не смотри». Хотят Демидовы опять прежних вольностей добиться. Приказы главного командира ни во что ставят. Приказчики мне в глаза льстят, а за глаза препоны всяческие ставят.

На третий день добрались до Нижнего Тагила с его знаменитой невиданно длинной плотиной. Под высокой рудной горой работали две домны. Нижнетагильский завод из всех уральских заводов прославился качеством железа. Демидовская марка на железе — «старый соболь» — хорошо известна даже за границей. А все дело в руде горы Высокой-уж очень она чистая и богатая, — такой другой по всем горам пояса больше не известно.

Повозку здесь оставили, дальше поехали верхом. Дорога торная осталась только до Выйского медеплавильного заводика, а дальше, кроме троп, и проезду никакого не было.

— Лес темней — бес сильней! — смеялся Мосолов, плотно усевшись в седле. — Не боишься, Сергей Иваныч?

Страшнее беса оказались комары. Поющей серой тучей поднимались с травы, жгли укусами, мешали смотреть и дышать. Всадники завязали шею и лицо тряпками, туго перетянули рукава над кистями рук и все-таки непрерывно били себя по всему телу — всюду залезали тонкоголосые кусающие твари.

Погода установилась жаркая, безветренная. Мотаться в седле целый день было тяжко. Да и кони выбились из сил — спотыкались, беспрерывно дрожали потной кожей, сгоняя комаров. Еще больше донимал их овод. Уже текли по шерсти струйки крови.

Под седло, под каждый ремешок сбруи всадники натыкали свежих березовых веток, — чтобы колыхались, спугивали гнус. Медленно ехали, как два куста, как два зеленых пугала. В тень заедут-комары жгут, выедут на солнце — оводов больше.

Особенно трудно стало ехать, когда Мосолов засомневался в дороге. Такую муку еще можно терпеть, когда знаешь, что каждый шаг приближает тебя к цели.

А сейчас нитка-тропа, которая вела путников в лесу, затерялась в высокой буйной траве.

— Слева, поди, уж Баранча вьется, — гадал Мосолов. — Едем-то верно, да без тропы как раз в непроезжую урему угодим.

— Так давай на Баранчу держать, поедем берегом, — предложил Ярцов.

— Нельзя, берегом болота попадаются. А не болота, так такие чащобы да вертепы — не приведи господи.

— Что же делать-то, Мосолов?

— Слезай, Сергей Иваныч, разложи огонь. Я на маточку взгляну, повернее солнца-то будет.

Затрещал в бледном пламени сухой можжевельник. Дым сладко опахнул людей и лошадей. Мосолов достал из седельной сумки маленькую круглую коробочку из бересты. Открыл, — в коробочке закачалась легкая стрелка. Вокруг стрелки четыре рисунка: кружок черный, кружок белый, два полукружия. Мосолов повернул коробочку так, чтобы черный конец стрелки указывал на черный кружок.

— Вот где она, полночь! Верно едем. Со мной не пропадешь, Сергей Иваныч! Поехали, что ли.

Мосолов тщательно затоптал костер. — Пожару бы не наделать, жара, сушь…

Тпру, тпру, постой, Карько!

— Гляди, Мосолов!.. Шихтмейстер с бледным лицом показал в глубь леса.

— Чего там? Не вижу.

— Теперь нету. Мне показалось… Медведь. На задних лапах.

— Ну, пусть его.

Но и приказчик не садился на коня. Забыв о комарах, вытягивал шею, всматривался в чащу.

— Ну, не видно? Показалось тебе, Сергей Иваныч. Кони бы чуяли, если медведь. Садись.

Но только взобрались в седла, шихтмейстер опять крикнул:

— Вон он!

Мосолов круто повернул коня. Вдали между деревьями кто-то двигался к ним.

— Это не медведь, — сказал Мосолов, немного погодя. — Человек. — И поправился: — Вогул.

Манси подходил с боязливой улыбкой. На нем была одежда из звериных шкур. За плечами большой лук, у пояса колчан с оперенными стрелами.

— Пача, рума! — повторял манси еще издали.

А когда подошел поближе и взглянул на неласковые распухшие лица русских, то проговорил совсем тихо и робко:

— Пача, ойка!