Уральская матрица

А технический прогресс на Урал не спешил. Да и не было для него условий. На реорганизацию производства нужны деньги, а где их взять? Русский банковский капитал не верил заводам. Только в 1846 году в Екатеринбурге было открыто первое представительство Кредитного банка. Но в 1858 году правительство взяло курс на тотальную экономию и запретило выдавать ссуды даже под недвижимость. Капитал парализовало, и он ничем не мог помочь заводам.

Акционирование тоже не приживалось. Первая акционерная компания появилась по инициативе министра финансов в 1848 году. Она была создана на базе Суксунского горного округа Демидовых. Суксунский округ Демидовы вогнали в долги настолько, что над округом уже установили государственную опёку. Акционирование было кризисной мерой, которая спасала заводы от разорения, а вовсе не частной инициативой — чем, собственно, и должен быть бизнес.

К середине XIX века на Урале работало 154 горных завода. В рёве Севастопольской канонады старые уральские заводы окончательно проиграли европейцам конкурентную войну. Феодальный барон «горнозаводской державы» был разбит. Никого не пугала его Царь-Пушка, которую он не мог выкатить из ворот своего замка.

Спрос на уральский металл падал, да и сам металл стал считаться низкосортным. Исчерпались рудники, поредели леса. Слишком хлопотным и дорогостоящим стал вывоз продукции по Чусовой. Терпеть далее не представлялось возможным. Россия погрязла в средневековье. Надо было менять всё: и технологии, и заводские агрегаты, и отношения с рабочими. Разум и жизни рабов стали обходиться заводчикам дороже найма свободных людей.

В 1861 году в России крестьяне получили личную свободу, а в Лондоне была запущена первая линия метро.

Только по официальным, заниженным данным свободу получили 300 тысяч горнозаводских работников. Рабочие благословляли государя. На собственные деньги они поставили по всему Уралу два десятка памятников Александру II, царю-освободителю. Каждый второй храм из тех, что сейчас ещё имеются в заводских посёлках, возведён в честь отмены неволи.

Вслед за крепостным рабством рухнула и «горнозаводская держава». Подневольные рабочие и приписные крестьяне были тем ресурсом, которым «рулило» горное чиновничество. Этим ресурсом оно держало в узде горные заводы, а «упряжью» были порядки «державы». Но исчез ресурс — и «рулевые» оказались не нужны.

Была упразднена власть горнозаводской администрации, и начальник завода больше не решал, можно жениться Ивану на Марье или «не судьба». Трибунал и «горную стражу» распустили, а горнозаводский мир стал подчиняться общим законам государства. Ликвидировали статус «горного города». Заводы перешли в подчинение хозяевам, гражданским властям и министерствам.

«Горнозаводскую державу» никто не истреблял, как римляне — Карфаген. Её сшибла с ног логика промышленного развития, а государство добило строптивого и свирепого уральского барона, потому что перестало в нём нуждаться.

Хотя живы были и заводы, и люди, горнозаводский мир начал постепенно утрачивать свою индивидуальность и растворяться в общероссийской индустрии. «Уральскую матрицу» вытеснили в «подсознание». Однако уничтожить её никто не мог, как никто не может уничтожить свой генетический код.

Реформы, как всегда, обсчитали и обманули людей. Реформы требуют денег, а не энтузиазма и духовного подъёма. Рабочие стали вольными — и заводчики все средства пустили на зарплату. Проводить реконструкцию оказалось не на что.

Доменные печи не ломали и не заменяли на современные конверторы, а печам требовался древесный уголь. Поэтому заводы не могли отдать рабочим земли, на которых росли леса, а рабочие без земельных наделов не могли уйти с завода и упрямо добивались работы, которая имелась только у доменных печей. Образовался заколдованный круг — месть «матрицы». Урал засосало в этот водоворот, выхода из которого никто не видел.

Банковский капитал на заводы не стремился, потому что имелись и другие, более прибыльные сферы вложения. Акционирование же целиком и полностью зависело от воли хозяев заводов. Но ни государство, ни частники не желали расставаться со своей собственностью, пускай та и разваливалась на ходу.

Исключение составили только Строгановы. В 1864 году они акционировали умирающий завод Кын на Чусовой — и завод воскрес, проработал ещё более 40 лет. Однако пример Строгановых никого не вдохновил.

Над заводскими трубами нависла мрачная тень кризиса. Заводы закрывались. Росла безработица и смертность. Росли цены, а государство вводило новые налоги. На работающих заводах падала зарплата — или же её выдавали продукцией.

В 1866 году Александр II утвердил план продажи убыточных казённых заводов. Но при всём при этом казна вынуждена была сама получать обратно от частников такие же убыточные заводы. И ничего не менялось.