Уральская матрица

А Сюткина тоже облапошили: выплатили ему разве что сотую долю стоимости самородка. Но и это были огромные деньги. И парня завертело. Запил, забуянил, закуражился — и закончил кандалами и публичной поркой. А Урал не удивился. Урал уже знал, что случилось с парнем. Этому уже было название, которое потом Мамин-Сибиряк оттиснул на своём романе: «дикое счастье».

Сначала бывал «фарт» — удача старателя. Самородок. Золотоносная жила или россыпь. Гнездо самоцветов. Потом приходило богатство. Иногда — баснословное. А потом начиналось «дикое счастье», когда счастливец золотил сабли городовым, усыпал площади ассигнациями, мыл коней шампанским. В финале — в лучшем случае горькое похмелье. А то и петля, пуля в висок, сума нищего, каземат.

Екатеринбург славился своими купцами-миллионщиками, сделавшими капитал на сибирском и уральском золоте. В центре города на Вознесенской горке стоит настоящий Акрополь — усадьба промышленника Расторгуева. Его дочь Мария вышла замуж за промышленника Петра Харитонова. Свадьба изо дня в день бушевала целый год. Расторгуев успел умереть, а вот жениха через несколько лет заковали в кандалы «за покушение к лиходейству». Как он закончил жизнь — неизвестно. Дворец с парком и прудом опустел.

Богатство не давалось даром. Свои миллионы промышленники наживали каторжной работой, напряжением всех сил, талантом и смёткой. В надежде на фарт люди переворачивали горы. Золото было щедро оплачено трудом, хотя и не всякий труд вознаграждался золотом. Но искатель счастья был готов приложить — и прилагал — титанические усилия. Если везло — начинался фарт. И за поворотом уже ждала вакханалия «дикого счастья», когда всё, что обретено, пускается в распыл, по ветру, на причуды во всю ширь души и фантазии.

В селе Косой Брод на Чусовой старатель Василий Хмелинин нашёл самородок «Лошадиная голова». Два года Хмелинин провёл в кабаках, спустил всё нажитое, до смерти споил любимую жену. А потом вновь взял лопату и лоток старателя. Но фарта больше не было. Старика Хмелинина прозвали «дедушка Слышко» — за любимое присловье: «Слыш-ко, братец». Дедушка Слышко сидел в сторожке на вершине Думной горы возле Полевского завода и оглядывал горизонты. Если видел пожар — бил в колокол. А вокруг старика толклась заводская ребятня. Старик рассказывал ей сказки: про Великого Полоза, про Огневушку-Поскакушку, про Каменный Цветок и Хозяйку Медной горы, про оленя Серебряное Копытце… Среди той ребятни был мальчик Павлик Бажов.

Фарт и «дикое счастье» распространялись не только на добытчиков золота, платины и самоцветов. Распространялись на всех. И на все времена. Нельзя сужать «дикое счастье» только на старателей. Просто золото всегда на виду.

Волшебный фарт выпал Никите Демидову — даром получить от царя целый завод! Сын Акинфий трудился на Урале как каторжный и оставил своему наследнику уже 15 заводов. Внук Никита тоже не упустил фарта. А вот дальше род Демидовых сорвался и закружил в «диком счастье». Проигрывали в карты, строили дворцы, покупали бриллианты…

В целом, Демидовы на Урале в разное время владели 55 заводами. Но те, кто тащит Демидовых в уральские святцы, не вспоминают, что большевики на Урале не отняли у Демидовых ничего. К 1917 году Демидовы продали всё сами. Продали просто подчистую. Шаром покати. «Дикое счастье» развеяло их капиталы.

Конечно, не всякий фарт вёл к «дикому счастью». Вечным укором Демидовым были Строгановы. Ведь оба этих рода очень похожи. И Строгановы, и Демидовы поднялись милостями деспотичных государей — Ивана Грозного и Петра I. Оба рода развивали горнозаводскую промышленность: солеварение — Строгановы, чёрную металлургию — Демидовы. Оба рода достигли предельных высот: стали графами и князьями, браками породнились с Царствующим Домом (и друг с другом). Но если вглядеться внимательнее, какая обнаружится разница!

Заводовладение Демидовых не представляло единого семейного комплекса. Все ветви рода были по-отдельности. Когда в 1731 году Василий Демидов пожелал построить Шайтанский завод, за деньгами он обратился к дядюшке — легендарному Акинфию. Василий намекнул ему, что ведь его отец — брат Акинфия, и получил блистательную отповедь: «Моему карману брата нет!». А сын Акинфия Прокофий долго судился с братьями, отсудил Невьянские заводы, родовое гнездо, — и вопреки завещанию батюшки продал их чужаку, Савве Яковлеву.

Строгановы вели себя противоположным образом. В середине XVIII века они начали терять родовые вотчины, которые уходили в качестве приданого. И в 1817 году Павел Строганов оформил «майорат» — институт неделимости владений. Отделить можно было ренту, дивиденды, а не землю и заводы. Так в XVI веке завещал ещё Аника Строганов: «Родовые владения остаются в роду!». Но и с уже «отделёнными» заводами строгановские заводы работали «в кооперации». Благодаря Строгановым, на Урале сложился «сиятельный альянс» из благородных семейств Шаховских, Голицыных, Всеволожских, Лазаревых. В строгановском Усолье особняки Строгановых, Лазаревых и Голицыных стоят бок о бок.