Как только Эйлистри сделала первый ход, в месте, где её владения пересекались с владениями Лолс, возникли круги. Обе богини вздрогнули и отвлеклись от игры. Нос Эйлистри сморщился от запаха, который просачивался из кругов, когда те застыли, образовав тёмный провал — болезненно сладкий аромат, обременённый тысячелетиями пыли и тлена — запах смерти.
Из пространства между планами донёсся голос. Он звучал так, будто голосовые связки его производящие давно ссохлись и очерствели.
— Вы играете… без меня?
Затем последовал взрыв смеха. Он колебался на грани безумия, а потом затих.
Глаза матери и дочери встретились поверх доски.
— Киарансали, — прошептала Эйлистри.
Лолс повернула голову к нарушительнице спокойствия и выгнула одну бровь.
— Позволим ей присоединиться к нашей игре?
Эйлистри осторожно обдумывала этот вопрос. Киарансали, богиня мести и королева нежити, ненавидела Лолс так же, как и Эйлистри жалела её. Некогда смертная королева-некромант, возвысившаяся до статуса полубога, присоединилась к нападению Лолс на Арвандор, но её верность Паучьей Королеве была непостоянной и принудительной. Со времён принятия Лолс полномочий Моандера- гнили, смерти и распада, Киарансали сгорала от зависти — и в гневе не раз набрасывалась на свою бывшую союзницу. Если Киарансали присоединится к игре, Лолс придётся наблюдать за своей спиной.
— На чьей стороне будешь играть? — спросила Эйлистри.
— Ни на чьей, — проскрежетала Киарансали. Ещё один взрыв хохота вырвался из пропасти между уровнями: сухой звук, словно грохочущие в чаше кости. — Я буду играть сразу против вас обоих.
Эйлистри кивнула. Она ожидала этого. Киарансали знала, что Эйлистри и Лолс никогда не объединят силы. И её ненависть к ним обеим была глубока. Эйлистри почувствовала уверенность — это будет тройная игра до самого конца.
Лолс вытянула руку над доской и её сотнями тысяч фигурок, и обратилась к Киарансали.
— Какое значение для тебя имеют дроу, баньши? Ты внезапно познала сладкий вкус жизни? — насмехалась она. — Я думала, ты предпочитаешь выстилать свою постель бездушными оболочками. После всего… кто у тебя ещё остался?
Гнев всколыхнулся, вытекая из трещины между уровнями. Внезапно он сменился диким смехом.
— Паучья Королева, — пробормотала Киарансали. — А кто остался
Лолс лениво откинулась на своём троне.
— Ты выдаёшь своё невежество, баньши, — парировала она. — Пауки не насекомые. Они сами по себе. Арахниды.
После некоторой паузы, Королева Нежити ответила.
— Может они и «Арахниды», но лопаются также неприятно, как и насекомые.
Ярость вспыхнула в угольно-красных глазах Лолс.
— Как ты посмела, — прошипела она.
— А что такого? — злорадствовала Киарансали. — Хлюп. Хлюп-хлюп.
И вновь раскат ядовитого хохота.
— А теперь извините меня, я могу присоединить мой домен к вашим?
Эйлистри прервала её тираду.
— Пусть играет.
Лолс резко посмотрела вверх. Её глаза несколько мгновений сверлили Эйлистри. Затем её взгляд перешёл на доску
Лолс улыбнулась. Паук размером с каплю пота крался вдоль её верхней губы, потом исчез в трещине между её зубов.
— Да, конечно, — выдохнула она. — Почему нет?
— С Ао в качестве свидетеля, — добавила Эйлистри. — И с теми же условиями, о которых мы договорились. Борьба до смерти. Победитель получает всё.
Голос Киарансали послышался из трещины между доменами.
— До смерти, — хохотала она.
Трещина увеличилась, давая возможность рассмотреть богиню и её владения.
На Киарансали, как и на любого лича, было страшно смотреть. Её угольно-чёрная кожа была туго натянута на череп, словно у скелета, а волосы были матовыми как выбеленная кость. Лохмотья шёлка, свисавшие с её истощённого тела, выгорели до серой, испятнанной почвой ткани. Множество серебряных колец свободно болтались на её костлявых пальцах. Она сидела, скрестив ноги, на плите мрамора: могильной плите, чья надпись была скрыта мхом. Пространство, покрытое другими могильными камнями, простиралось позади неё, под белоснежным небом.
Киарансали вытащила личинку из своей плоти и придала её мягкой тестообразной массе форму фигурки Матери, форму, в которой она представала перед своими последователями: прекрасной женщины-дроу. Когда та потемнела до чёрного, богиня поставила её на доску