Упрямица

Она провела прохладные утренние часы в полях и на грядках, выпалывая сорняки в обществе самых пожилых пеонов. Обессилев, Мерседес оперлась на свою мотыгу и окинула взглядом зеленые всходы зерновых, пробивающиеся наружу из твердой, пересохшей почвы.

Вытирая пот со лба, она тяжело вздохнула.

– Посевам нужна вода, донья Мерседес, – сказал Моралес, тоже на время разогнувший спину.

– Я как раз об этом подумала. Один из рукавов Яки течет к востоку чуть выше наших полей. Если бы мы смогли отвести его сюда, вода сама потекла бы вниз на прополотые нами посевы. Я читала про такие вещи в книге.

Смуглое лицо Хуана Моралеса выражало безмерное уважение к госпоже.

– Говорили, что когда-то давно индейцы, живущие в долинах вокруг Мехико, орошали огромные поля, которые и глазом не окинешь. Они даже делали из глины трубы и доставляли воду чуть ли не за тысячу лиг.

– Это называется акведуки, – подтвердила Мерседес, глядя на иссохшего низкорослого индейца в мешковатых белых штанах и рубахе. Бездонные черные глаза были глубоко запрятаны на широкоскулом лице. Он казался древним и неподвластным ходу времени, как и сама Мексика. Были ли его предками знаменитые ацтеки?

Иногда Мерседес чувствовала, что эта суровая и прекрасная страна так и останется ей чужой, хотя она провела здесь почти всю жизнь. Она была гачупино. Так называли тех, кто родился в Испании, и поэтому считали здесь пришельцами. Но она любила эту землю, свою землю, со страстью, порожденной тяжким трудом и борьбой за выживание в бурные годы, которые выпали на ее долю.

– А сможем ли мы прокопать такую длинную канаву, донья Мерседес?

Мерседес посмотрела на прокаленную солнцем почву.

– Мы должны это сделать, Хуан. Сегодня вечером мы сходим на берег ручья и решим, откуда лучше начать работы.

Когда ей удалось вернуться в дом, солнце уже было в самом зените. Розалия, вероятно, уже позавтракала, и ее отправили поиграть на кухню. Мерседес отдала ребенка под опеку Ангелине и Лупе, но обе женщины были и так заняты по горло домашними делами. Вероятно, было бы лучше взять Розалию с собой, но в открытом поле было слишком жарко и пыльно и негде было укрыться от палящего солнца.

На губах Мерседес заиграла презрительная усмешка, когда она вспомнила о священнике, у которого не было никаких обязанностей по дому, кроме молитв и чтения религиозных трактатов. Ей надо будет посоветоваться с Лусеро насчет воспитания Розалии. Упрямый священник всегда испытывал неприязнь к ее мужу. Возможно, Лусеро будет против того, чтобы отец Сальвадор давал уроки его дочери. Но в ближайшем окружении не было никого, способного выполнять подобную миссию, кроме самой Мерседес. Она бы с охотой занялась образованием девочки, но на ней лежала главная обязанность – забота о Гран-Сангре.

Правда, Лусеро, судя по всему, собирается снять часть тяжести с ее плеч. Она не была уверена, что с радостным облегчением поделится с таким трудом завоеванной властью с человеком, который никогда не проявлял интереса к родовому поместью. Одна надежда на то, что война повлияла на него, научила дисциплине, обязательности и уважению к труду. Воспоминание о том, как утром он рассматривал ее натруженные руки, заставило ее сердце биться сильнее.

Задержавшись на кухне, чтобы омыть ноги от пыли в лохани с водой, специально поставленной здесь для этой цели, Мерседес услышала громкие вопли, сопровождаемые градом ругани, разорвавшие царившую в доме тишину. Тут же раздался яростный лай Буффона, как аккомпанемент человеческим проклятьям. Шум раздавался во дворике, примыкавшем к кухне.

Мерседес поспешила на крик и увидела Ангелину, стоящую на пороге с воинственным видом.

– Прекрати это немедленно, Инносенсия! – воскликнула кухарка.

– Посмотри, что наделало это отродье с чертовой своей псиной! Вся моя работа насмарку! Мои руки красны, как у торговки рыбой, а ради чего? Пошла вон отсюда, мерзавка, дочь шлюхи! – вопила Инносенсия.

Мерседес, отстранив с дороги Ангелину, ворвалась в патио. Розалия, испуганно сжавшись в комочек, сидела в жидкой грязи возле опрокинутой бадьи с белыми скатертями. Глаза ее были полны слез, рыдания сотрясали худенькое тельце. Огромная собака, защищая малышку, восседала рядом.

Мерседес взяла девочку на руки и с вызовом встретила убийственный взгляд разозленной Инносенсии.

– Если ты произнесешь еще раз хоть одно бранное слово, то простишься с этим домом навсегда! – пригрозила Мерседес.

– Вы не посмеете выгнать меня. Только дон Лусеро вправе уволить прислугу, а он ни за что не позволит мне уйти!

Она нагло фыркнула, презрительно глядя на хозяйку, и вновь обратила свой гнев на Розалию:

– Вот кого надо гнать отсюда поганой метлой! Ее и этого мерзкого пса, исчадие ада!

– Я не хотела сделать ничего плохого… И Буффон тоже… – задыхаясь от слез, проговорила Розалия.

Мерседес ласковым движением убрала со лба девочки упавшие на лицо локоны, тыльной стороной руки вытирая ей слезы.

– Расскажи, как все это случилось.