Упрямица

Мерседес увидела следы эпидемии, унесшей на тот свет мать Розалии. Большинство келий пустовало, и их двери были распахнуты настежь. То, что когда-то было комнатой для занятий, превратилось в импровизированный госпиталь со множеством деревянных скамей, сдвинутых сейчас в сторону. На освободившемся пространстве пола рядами были разложены соломенные тюфяки, сейчас пустующие. Лишь двое страдалиц в дальнем углу еще цеплялись за жизнь. Мучимые страшным обезвоживанием, которое сопровождает последнюю стадию холеры, и адскими болями, они испускали душераздирающие стоны.

Наверное, здесь и отдала Богу душу мать Розалии. Вспомнил ли супруг Мерседес о своей мертвой возлюбленной, когда они торопливо миновали лазарет? Были ли его сохранившиеся чувства к ней причиной желания признать их общее дитя?

Мысль о том, что она ревнует к умершей женщине, промелькнула где-то в тайниках ее сознания и заставила устыдиться самой себя. Мерседес отогнала эту мысль и стала готовиться к встрече с девочкой.

В поле зрения никаких детей не попадалось. Где же прячется маленькая Розалия? Как ребенок воспримет известие о появлении отца и долгое путешествие с двумя чужими ей людьми? Мерседес не могла представить себе Лусеро в новой роли.

Двое сестер-монахинь в поношенных серых одеяниях тихо переговаривались о чем-то, судя по их лицам, невеселом возле колодца в центре двора. Их голоса заглушал громкий скрип ворота, когда они поднимали наверх тяжелую бадью. Привратница и ее подопечные прошли мимо колодца, незамеченные монахинями, словно были невидимками, и приблизились к келье, примыкающей к церкви.

Дверь была раскрыта настежь, но сестра привратница все равно постучалась.

В ответ прозвучал из глубины кельи красивый, звучный голос:

– В чем дело, сестра Агнес?

– Дон Лусеро прибыл по поводу Розалии, – кратко пояснила привратница.

– Пусть войдет.

Их встретила высокая, старая, но не согбенная годами женщина. Ее умные проницательные карие глаза изучали вошедшую пару с нескрываемым интересом. Выдающийся вперед нос с горбинкой, резкие черты лица свидетельствовали о волевом характере их обладательницы.

– Я мать настоятельница Катерина, дон Лусеро. Я не рассчитывала, что отец Розалии явится сюда лично, – добавила она, слегка повернув голову в сторону, ожидая, что посетитель представит ей свою спутницу.

За короткими фразами, произнесенными ею, Николас угадал некоторую растерянность. Она отправила письмо его отцу и была в полной уверенности, что падре Сальвадор или кто-то из слуг просто привезут мешочек с деньгами как плату за поступление девочки в другой приют.

– Я понял, что до вас еще не дошло известие о кончине моего отца дона Ансельмо. Меня призвали домой, чтобы принять бразды правления поместьем.

При упоминании о смерти старого дона монахиня осенила себя крестным знамением.

– Я ничего не знала. Конечно, я распоряжусь отслужить мессу за упокой его души.

В ее тоне сквозила убежденность, что усопший очень нуждается в этом.

– Наша семья будет вам благодарна, мать настоятельница. Позвольте представить вам мою супругу, донью Мерседес Себастьян де Альварадо.

Тонкие брови монахини чуть вскинулись вверх, но лицо сохранило бесстрастное выражение.

– Мне доставляет удовольствие принять вас в нашей скромной обители. – Она указала на деревянный без обивки стул: – Пожалуйста, садитесь… Боюсь, что я не многое могу вам предложить для освежения. Может быть, стакан холодной воды?

Подумав о монахинях, надрывающихся возле колодца, Николас ответил:

– Спасибо, но мы уже утолили жажду по пути сюда. Могу я увидеть мою дочь?

– Я не думаю, что это будет разумно, сеньор. Розалия очень подавлена смертью матери. К тому же ей предстоит долгая дорога в другой монастырь. Встреча с двумя незнакомыми людьми взволнует ее еще больше и может повредить здоровью. Вы можете оставить мне все, что решили израсходовать на ее будущее содержание…

– Вы не поняли меня, мать настоятельница. Я приехал, чтобы забрать ее домой… в Гран-Сангре.

Ник боролся с собой, с трудом сохраняя внешнюю невозмутимость. Явное недоверие, отразившееся на лице монахини, делало эту задачу почти невыполнимой.

Старуха обратилась к Мерседес:

– И это также ваше желание, сеньора?

– Разумеется. Я просила у мужа разрешения разделить с ним заботы о девочке.

– Столь значительные перемены в судьбе Розалии необходимо тщательно обсудить, – сухо произнесла монахиня, но не могла скрыть любопытства, которое вызвало у нее поведение Мерседес.

– Ни один ребенок не ответствен за обстоятельства своего появления на свет, – заявила Мерседес в поддержку супруга, ощущая, что в этот момент их близость укрепилась. – Пожалуйста, не откладывайте наше свидание с ней.

– Хорошо. Вы найдете ее еще горюющей по своей матери, но девочка умна и развита для своих лет. Может быть, ее сердечко откроется вам…

Монахиня прервала себя на полуслове и направилась к выходу из кельи.

Они последовали за ней по галерее, миновали несколько дверей, пока не достигли вытянутого в длину, с низким потолком и крошечными оконцами помещения. Внутри за толстыми стенами было прохладно, сумрачно и царила тишина.