Управление недоверием

В том случае, когда исходящая от правительства информация рассчитана на немедленную публикацию, ее ценность в качестве информации уменьшается, зато увеличивается ее значение как инструмента манипуляции общественным мнением. Вспомним, как разговаривают в фильмах гангстеры, когда им известно, что их прослушивают. Они говорят простейшие, банальные вещи и в то же время обмениваются записками под столом. Так же точно ведет себя и правительство в эпоху прозрачности. Ту т возникает очевидный вопрос: почему увеличение потока информации не ведет к улучшению качества демократии? В своем исследовании практики изречения истины в Древней Греции Мишель Фуко подчеркивает, что правдивая речь не сводится к сообщению чего-то, что граждане не знали прежде. Парадоксальным образом, истина в политике – это то, что известно всем, но что мало кто решается высказать или хотя бы обратить на это внимание. Люди вряд ли нуждаются в дополнительных источниках, чтобы осознать растущее неравенство или дискриминацию мигрантов. Архивы WikiLeaks не дадут нам качественно нового знания об американской политике. Выступление становится политически значимым, если оратор заявляет о готовности рисковать, идти на конфликт с властями или своим сообществом, а не благодаря обнародованию неких «неизвестных» фактов. Для того чтобы блюсти истину, не нужно обладать всей полнотой информации. К изменениям в политике приводит не истина как таковая, но человек, осмелившийся ее произнести.

Прозрачность и антиполитика

«Можно быть уверенными, что в ближайшее время будет изобретено программное обеспечение, благодаря которому обман в политике станет абсолютно невозможным», – сказал мне однажды полушутя мой старый друг Скотт Карпентер, заместитель директора Google Ideas. Недавно Google создала проект Google Ideas – мозговой центр, цель которого в том, чтобы поставить технологии на службу гражданам. В течение многих лет политика была искусством говорить людям то, что они хотят услышать. Карпентер предположил, что в эпоху прозрачности это станет невозможным. Мой друг имел в виду, что новое программное обеспечение будет сохранять все высказывания, сделанные политиком по конкретному вопросу, так что, если он изменит свою позицию или начнет колебаться, избиратель сможет наказать его за оппортунизм. Мы также будем знать, с кем этот политик встречается, кто участвовал в его избирательной кампании, не заседают ли его жена или дети в совете директоров проправительственных компаний.

Прозрачность в этом случае борется не столько с секретностью, сколько с обманом и ложью. Обещание прозрачного общества ничем не отличается от обещания Машины Правды из научно-фантастических романов. Это мечта об обществе без лжи. Невозможно уничтожить лжецов, но можно ликвидировать ложь и ее развращающее влияние на общество. В растущей надежде, что прозрачность облагородит наши общества, вызывает тревогу нечто, на что еще век назад обратил внимание Т. С. Элиот: адвокаты прозрачности «мечтают о системе столь совершенной, что больше не нужно будет стараться быть хорошим». В этих мечтах правда достигается не путем совместного опыта, или стремления к общей цели, или конкретной этики, но является результатом совершенства институционального устройства. Вместо того чтобы поверить в саморегулирующуюся природу демократического общества, нам предлагают поверить в общество, которое не совершает ошибок.

Если некогда философы Просвещения пытались понять человека – его сердце, его ум, его страхи, – то новое поколение демократических реформаторов полностью утратило интерес к людям. В их мире институтов и стимулов изменение точки зрения является лишь признаком политического оппортунизма. Но не представляет ли изменение точки зрения самую суть демократической политики? Разве для проведения демократической политики постоянство важнее, чем готовность изменить свое мнение в связи с появлением новой информации или новых обстоятельств? Представьте, каким был бы мир, если бы Вудро Вильсон или Франклин Рузвельт не пересмотрели свои ранние заявления, что Америка будет сохранять нейтралитет. Первородный грех движения за прозрачность состоит именно в этом пренебрежении психологической сложностью демократической политики.