Управление недоверием

Так что же символизирует гражданин со смартфоном – власть, которую мы приобрели, или власть, которую мы потеряли? Стоит ли сожалеть об упадке идеологической политики или надо радоваться освобождению от ее бремени? И, наконец, можем ли мы поверить, что смартфон станет новым эффективным орудием для защиты наших прав?

Прозрачность как новая религия

Станет ли гражданин со смартфоном тем, кто сможет восстановить нашу веру в демократию и демократические институты? Я отношусь к этому скептически. Смартфоны могут облегчить нам контроль за политиками, но доверие имеет отношение к работе институтов, за которыми люди не могут непосредственно следить. Мы доверяем нашим семьям и друзьям не потому, что мы можем их контролировать. Возросшая способность людей контролировать своих представителей сама по себе не перерастет в доверие к демократии. Ленин когда-то верил, что «доверие – хорошо, а контроль – лучше», но ведь большевистский титан не прославился как создатель модели демократического управления. Вероятно, современный кризис доверия не так драматичен, как сообщают социологические опросы (и внушают сегодняшние публичные дебаты), но социолог Никлас Луман при этом утверждает, что доверие является «базовым фактом социальной жизни», без которого невозможно даже встать утром с кровати. Также очевидно, что возросшая способность граждан контролировать свои правительства не заставила больше доверять демократии. К сожалению, большинство инициатив, призванных восстановить гражданское доверие, в реальности пробуждают лишь демократию недоверия. Эта тенденция нигде так не очевидна, как в популярной сегодня одержимости прозрачностью.

Прозрачность стала новой политической религией, разделяемой большинством гражданских активистов и растущим числом демократических правительств. В движении за прозрачность воплотилась надежда на то, что комбинация новых технологий, общедоступной информации и нового гражданского активизма сможет эффективнее помогать людям контролировать их представителей во власти. Прозрачность становится столь заманчивой для различных групп граждан благодаря увлекательному предположению, что, когда люди «знают», они будут действовать и требовать своих прав.

Надо признать, что развитие движения за прозрачность во многих сферах продемонстрировало впечатляющие результаты. Государственное законодательство, требующее, чтобы компании сообщали о рисках, связанных с их продукцией, усиливает влияние потребителей и делает их жизнь безопаснее (сегодня мы часто недобрым словом поминаем Ральфа Нейдера[3], которому мы должны быть за это благодарны). Требование открытости также изменило отношения между врачами и пациентами, преподавателями и учениками. Сейчас пациенты обладают гораздо большими возможностями для того, чтобы призвать врачей к ответственности, и родителям легче выбрать школу для своих детей. Новое движение за прозрачность сделало потребителей сильнее. В связи с этим было бы логично предположить, что, лишенные привилегии секретности, правительства уже не будут прежними. Они станут более честными. В тех случаях, когда правительства хранят слишком много секретов, демократия становится хрупкой и можно ожидать, что даже выборы на конкурентной основе приведут к непредсказуемым результатам. Только информированные граждане могут настаивать на подотчетности правительств. Короче говоря, неудивительно, что демократические активисты так сильно надеются, что прозрачность сама по себе способна восстановить доверие к демократическим институтам. Как заявлял американский профессор права и активист Лоуренс Лессиг в своем эссе «Против прозрачности»: «Как кто-то может быть против прозрачности? Ее достоинства и ее польза кажутся столь сокрушительно очевидными». Но хотя достоинства прозрачности очевидны, вполне резонно замечает Лессиг, нельзя игнорировать риски.