Управдом

— Так ты Оля Рудницкая? — прошептал Сергей. — Это твоего брата убили чекисты?

— Нет, ошибся ты, Сережа. Мы с Леней не родственники, друзья хорошие, умерла Оленька в гражданскую у меня на руках, тиф ее унес. Не щадил тогда ни белых, ни красных, — Женщина встала, сделала шутливый книксен. — Дарья Павловна Белова, прошу любить и жаловать. Хотя вот с тем, чтобы жаловать, у нас трудности возникают, да? Думаешь, я во всем виновата? Может, и так, Жорж от меня тайн не держал, чем могла, помогала ему. А уж он с Рудницким делился, Карецкий-то вместе с Леней в одном кавалерийском полку служил, в их дела я не лезла, а что умереть кому-то пришлось, так все умрем, рано или поздно. Ты вот молодец, детишек не бросил и дело до конца довел. За это я тебе погадаю, по-настоящему.

Она взяла бессильно лежащую руку Сергея, перевернула ладонью вверх, провела пальцем по бороздкам.

— Думают, что в этих линиях есть что-то, если внимательно посмотреть. Врут, дотронуться надо, прочувствовать, и тогда понимание приходит. Не все сбывается, но доля истины определенно есть, где правда, а где выдумка, кто знает. А теперь слушай, Сережа, скажу тебе то, что вижу, что было, не буду говорить, незачем, а что будет и чем дело успокоится, узнаешь. Проживешь ты на этом свете не очень долго, зато друга верного повстречаешь, он странный какой-то, не от мира сего, и дружба тебе эта боком встанет. Еще страшная война случится, во сне ее вижу иногда, куда там гражданской, во много крат хуже, и вот в эту войну ты этот мир покинешь. А аккурат перед самой войной этой сына своего встретишь, только встреча нерадостная случится, и для тебя, и для него, по разные стороны фронта окажетесь.

— Даша…

— Что, Сережа?

— Дай мне только до вас добраться. Щадить не буду.

— Может, и доберешься, — женщина взяла шприц, посмотрела содержимое на свет, постучала по стеклянному цилиндру пальцем, — свидимся еще, милый, повязаны мы с тобой так, что и не развязать. Только помни, не бывает плохих или хороших людей, любовь моя, человек — он как космос, рядом вот, руку протянуть, но неизведанный и бесконечный. Теперь спи, лейтенант, а то генералом не станешь.

Игла вошла в плечо, Сергея словно парализовало. И потом накатила тьма.

Очнулся окончательно Травин через две недели, словно от тяжелого сна освободился — практически здоровый и даже бодрый. На то, чтобы вернуть ослабшим конечностям былую подвижность, ушло всего два дня под строгим наблюдением доктора Райха. Генрих Францевич и сказал Сергею, что Дарья Павловна взяла расчет и уехала в Ленинград, к дальней родственнице. Адрес не оставила, обещалась писать. Все вещи из ее комнат исчезли, осталась только серебряная пуговица с подковой и шестиконечной звездой; она одиноко лежала на полу шкафа рядом с клочком бумаги, на котором было написано — «Croire a son etoile».

— Верь в свою звезду, — перевел Травин.

Бумажку и пуговицу он спрятал в карман и благополучно о них забыл.

Отлеживаться Сергей не стал, поехал в Москву, к Емельянову, который уже сидел, что называется, на чемоданах. Тот Травина обматерил — ГПУ, после того, как нашли американские револьверы у Рудницкого и агентов угро, на ушах стояло, проверялись их связи с бандой Крапленого и даже кое-какие следы поставок из-за границы нашли, трясли таможню и сотрудников наркомата торговли, адмотдел Рогожска перетряхнули сверху донизу.

Ларина они упустили, словно сквозь землю провалился. В Ленинграде арестовали служащего наркомата, который приторговывал заграничными паспортами, тот уверял, что этот самый Ларин брал у него два паспорта, но в актах о выдаче были совсем другие фотографии.

Про связь его с Дашей никто не слыхивал, Емельянов так и сказал — забудь. Бред, галлюцинации раненого, была Дарья Павловна Белова, вдова красного командира, фельдшер, и сплыла, но по своим каналам проверил — до Ленинграда она так и не добралась, исчезла где-то на полпути, словно растворилась.

— Вот что ты за человек, Сергей, послали тебя колонией детской руководить, так нет, впутался опять в уголовные дела, — попенял Василий Васильевич. — В общем, как я и говорил, переводят меня на какую-то фабрику, или на Моспочтамт, не определились еще. К Осипову не суйся, у него и без тебя забот хватает, к зиме, как все уляжется, я за тебя похлопочу. Чтобы, значит, под присмотром был. Да не смотри на меня волком, мало еще времени прошло. Про Вегенера знаешь?

Травин кивнул. В газете «Правда» за третье сентября он прочитал, что Александр Николаевич приговорен коллегией ОГПУ к расстрелу за контрреволюционную деятельность по статье 58‐1бю. Про большой террор в свое время он всякое слышал, так что вполне мог предположить, за что в действительности арестовали начальника авиационной академии, патриота и русского офицера. А поскольку лично Вегенера знал не он, а его реципиент, к новости отнесся двояко. Вроде жаль, что с хорошим человеком так поступили, а с другой стороны тот, кто знал Сережу Травина, уже ничего никому не расскажет.