Управдом

— Чисто.

— Это кто?

— Ларин Георгий Николаевич, — сдержанно, но с волнением представился коммерсант. — Что это происходит, товарищи? Бандитское нападение?

— Вооружен? — не отвечая на вопрос, спросил у бойца чекист.

На лестнице послышался топот каблуков, в квартиру вбежали еще четверо, один — с двумя шпалами.

— Мищенко, обыскать.

— Есть, — уполномоченный резко развернул Ларина к стене, развел руки и ноги, провел ладонями по телу, особое внимание уделяя карманам, поясу и обуви. — Нет, чист.

— Тащите его к нам. Что с другим?

— Мертв, — доложил Мальцев. — Смотри, Петр Лазаревич, пистолетик-то тот, что я говорил.

Петр Лазаревич присел на корточки рядом с трупом, внимательно осмотрел оружие, не прикасаясь.

— Фотограф?

— Уже едет.

— Мищенко, ты еще тут?

Мищенко застегнул на руках Ларина наручники, подтолкнул к выходу.

— Я ни в чем не виноват, товарищи, — попробовал протестовать Ларин.

— Все так говорят, — уполномоченный вывел коммерсанта за дверь, — это ты вон товарищу Пельтцеру расскажешь, он такие сказки любит.

Травин узнал о том, что коммерсантов захватили, только через два часа — как вернулся из инспекционного путешествия. Кузьма, следящий за домом с утра, во всех деталях расписал, что творилось, и даже показал несколько гильз, которые подобрал.

— Пуляли знатно, — подвел он черту под рассказом, — дядя Сережа, а это белогвардейцы?

— Скорее всего, да, — ответил Травин.

— Они приехали, чтобы воду отравить в Клязьме? Нам в школе рассказывали.

— Узнаем. О том, что ты видел, никому, ясно? Ребятам можно, но и их тоже предупреди, чтобы не болтали.

Кузьма серьезно кивнул головой и сказал, что он — могила.

Мальцев к рассказу пацана добавил подробностей.

— С утра мы с особоуполномоченным ГПУ Пельтцером сидели, их высматривали, — не скрывая гордости, говорил он, кося одним глазом на Травина, а другим — на дымящийся чай. — Этот Ларин только к обеду появился, его до самого дома пасли, а как зашел, выждали немного и в дверь постучали. Так его приятель начал палить прямо из окна, одного бойца убил, другого ранил тяжело, и все это из маленького револьвера. Там шагов двадцать будет, попасть трудно, в него стреляли минуту, считай, пока мы в дверь ломились, и без толку, только четыре раза попали. Представляешь, Сергей, нашли-таки этот пистолетик заграничный. Пельтцер как его увидел, глаза разгорелись, он теперь, наверное, себе второй ромб на петлицы в мыслях крепит.

— А Ларин что?

— Непонятно. Вроде и дверь открыл сам, и нас впустил, когда этого Леонида убили, и вообще не сопротивлялся, чемоданчик с деньгами отдал, по всем бумажкам выходит, что эти шестьдесят тысяч должен был на фабрике заплатить во вторник. Петр Лазаревич считает, что Ларин этот — сообщник, хотя вот допрашивали сейчас, по всему выходит, случайный человек. О пистолете ни слухом, ни духом не знал, стрелял из пистолета молодой, бойцы его в окне четко видели, и во время убийств не было его в городе. Да, еще у Леонида этого нашли чемоданчик хирургический, а там нож такой с длинной рукояткой и широким лезвием, называется — реберный, так вроде как им он горло Ферапонтовой, Бондарю и Чухонину перерезал. Короче, дело ушло в ОГПУ, завтра вот вместе с Пельтцером Ларина этого в Москву везем. Там его, голубчика, хорошенько допросят. Да, еще кое-что всплыло. Фамилия этого Леонида совсем не Рудин.

— А какая?

— Рудницкий. Леонид Павлович Рудницкий. Из местных дворян, перешедших на сторону революции, хирургом в Красной армии служил до 1922 года, комиссован по ранению. Его случайно совершенно один из чекистов опознал. Угадай, вместе с кем он там воевал.

— Не темни.

— С Гириным. Совпадение, случайность. А если нет? Значит, правильно мы РКМ к этому не подключили, и Пельтцер меня похвалил. И тебя тоже, я твое участие скрывать не стал, так что жди поощрения.

— Только этого мне не хватало, — вздохнул Травин, — особенно от ОГПУ.

— Ну там тоже люди разные, — Мальцев решительно рубанул ладонью воздух, — есть те, кто не поддается чувствам, с холодным сердцем разбирается. Так что, считай, дело закрыто.

— А Ковальский?

— Да, на всякий случай проверим. В четыре утра мы выезжаем в Москву, к шести вечера я вернусь поездом, и тогда успеем все сделать. Убийцы, они ведь под ночь приходили, хотя, кажется мне, не будет никого. Зря только этого нэпмана в дрожь вгоним. Ладно, Травин, бывай, у меня вон работы непочатый край, завтра и переговорим, как все уляжется.

Ларин проснулся затемно, к октябрю солнце все позже появлялось над горизонтом, и в три утра темень была — хоть глаз выколи. Он встал с нар, присел несколько раз, разминая ноги, дождался, когда подойдут конвойные, и вместе с ними вышел на улицу.

Там уже стоял черный «паккард» с кожаным верхом, у машины стояли Мальцев и Пельтцер. Ларина втолкнули на заднее сиденье, рядом с ним сел Мальцев, особоуполномоченный разместился на диване напротив. На переднее сиденье сели водитель и боец.

— Поехали, — отдал приказ чекист, машина взревела и выехала из ворот дворянского особняка, в котором размещался уездный отдел ГПУ.