Уплотнение

Испанка, подумал я. Или, во всяком случае, из какой-то испаноязычной страны. Кажется, это там в ходу такие длинные имена, в особенности у аристократов. Хотя какие, конечно, сейчас аристократы… А может быть, сейчас-то как раз самое их возрождение. Несмотря на сохранившиеся атомоходы. Спасательный бриг, как я понял, все же парусник.

А по-английски говорит чисто, отметил я. И даже болеет за «Чикагских быков». Хотя… в этой ее манере тараторить точно было что-то латинское.

— А вы? — поторопила она меня.

— Тим, — просто сказал я. На фоне такой шикарной россыпи имен мое звучало бледно, но что поделать — мои родители уж точно не были испанскими грандами.

— Это-то ясно, — усмехнулась она. — А подробнее?

— Просто Тим, — пожал плечами я. Мою фамилию ей знать совершенно не обязательно. Если все еще существуют «Чикагские быки», то, вероятно, существуют и Соединенные Штаты. А по американским законам дезертирство не имеет срока давности.

Да и свою фамилию она тоже не назвала, если я, конечно, ничего не пропустил в этой скороговорке.

— Ладно, не хотите — не говорите, — милостиво разрешила она. — Но раз вы тут так долго живете, наверное, у вас есть дом? Почему бы нам не пойти туда? Честно говоря, после пяти дней дрейфа в этом резиновом пузыре я уже не могу смотреть на море. Да и интересно, как вы тут живете.

Показывать ей хижину мне тем более не хотелось, но, в конце концов, вариантов у меня было только два: убить ее или обходиться с ней настолько вежливо, чтобы, когда приплывут эти ее чертовы спасатели, она встретила их на берегу и ни словом не заикнулась обо мне. Первое было проще, но, будучи убийцей по образованию и прошлой своей профессии, я все же не одобряю умерщвлений без крайней необходимости.

Пока мы шагали через лес, она крутила головой по сторонам, ахала и восхищалась красотами. Я уделял ее болтовне не больше внимания, чем трескотне попугаев. Один раз, правда — еще когда мы только вступили под полог пальм, — она поинтересовалась, есть ли здесь крупные хищники, причем в ее голосе звучал не страх изнеженной городской девицы, впервые попавшей в джунгли, а скорее деловитый интерес опытного охотника. Мне даже показалось, что мой отрицательный ответ ее разочаровал. Но тут же она вновь принялась щебетать о цветочках лиан и крылышках бабочек.

Снаружи хижина выглядела так, как эта особа, очевидно, и ожидала — стены из толстого тростника, переплетенного лианами, окна без стекол, вход, завешенный самодельной циновкой; солнечных же батарей на крыше с земли не видно, так что особого удивления она не выказала и лишь восхитилась, как, должно быть, здорово жить в таком романтическом месте. После чего бесцеремонно шагнула внутрь, даже не подумав пропустить хозяина вперед.

Здесь ее ожидали некоторые сюрпризы. Во-первых, кресло. Оно не было плетеным или срубленным из пальмового дерева; это было катапультное кресло истребителя-бомбардировщика. Стол, правда, мне пришлось изготовить своими силами, но его скатерть (я уже говорил — я консерватор) была выкроена из красно-белого парашютного шелка (как, кстати, и моя простыня). Ну и наконец, вделанная в стену приборная панель (точнее, резервная секция таковой, со стрелочными индикаторами, в основном не потребляющими электричества).

— Барометрический высотомер, — произнесла она, остановившись у стены и глядя на круглый циферблат. — Как интересно. Он работает?

— Я использую его в качестве барометра, — смущенно пояснил я, совершенно сбитый с толку глубиной ее познаний. — Видите, высота ниже нуля — давление повышено, так что будет ясно и тепло…

— Вижу. — Она обернулась ко мне. — Значит, это был не корабль, а самолет. И вы его пилотировали. Это же не пассажирское кресло.

— Ну, в общем, да. А какое это, собственно, имеет значение?

— А радиооборудование, значит, разбилось.

— Да, я ведь уже сказал вам… — Я поймал себя на мысли, что теперь уже я начинаю тараторить, а она говорит короткими рублеными фразами. Ч-черт… — А откуда вообще вы все это знаете? Про самолеты…

— Был кое-какой опыт, — усмехнулась она.

Опыт? У нее? Невозможно! Ей максимум двадцать пять, когда последние самолеты поднялись в воздух, она еще в куклы играла… Может, отец был летчиком и рассказывал дочке про приборы? Или это компьютерные симуляторы? Хотя вряд ли при глобальном дефиците энергии они могут позволить себе тратить электричество на игрушки…

— У вас там все еще есть авиация? — спросил я.

— В основном дирижабли с двигателями на спирту, — качнула головой она. — Аэропланы тоже есть, но мало, и мощность у них не ахти. И еще беспилотные ракеты на твердом топливе, ну это, понятно, у военных… Погодьте, так это был взаправдавшний риактивный самалет? — до нее наконец дошло. И, видимо, так ее впечатлило, что интонация вновь изменилась; куда-то пропала даже правильная речь. — Бинзинавый?

— Керосиновый, — вынужден был признать я. — Один из последних.

— Так эта… эта же… вы тут не восемь лет, а все пятнадцать! Ат-па-ад! — заключила она. — Когда вы вернетесь…