Лабрадор вывернулся из-под руки хозяина и подошел ко мне.
― Пока, Эйнштейн, ― я наклонилась, чтобы почесать у него за ухом, и в ответ Эйнштейн
лизнул меня в кончик носа. Я слабо рассмеялась.
Было жаль прощаться с Владом, но я не могла просить его остаться, потому что ему надо
домой, и потому что мне необходимо было переварить нашу встречу.
― До завтра? ― поднявшись со скамейки, спросил у меня Влад.
Я знала, что он не увидит моей улыбки, но все равно улыбнулась.
― До завтра, ― повторила я.
И он ушел.
Глава одиннадцатая
Когда я вернулась домой, то удивилась, увидев отца. Разве он не должен быть на работе…
или со своей невестой?
― Алина, ― я надеялась всей душой, что он не станет со мной разговаривать, как делал
это несколько дней. Но это произошло.
Я, правда, не хотела останавливаться, но мое тело словно стало отдельной частью. Я
застыла прямо в середине гостиной.
― Давай поговорим, ― сказал папа.
― О чем? О твоем обмане? О женщине, на которой ты собираешься жениться? Или,
может быть, поговорим о работе? ― я резко повернулась к нему лицом и одарила гневным
взглядом. ― Конечно! Давай поговорим об этом! Обо всем, кроме меня, ведь о своей
единственной дочери ты думаешь в самую последнюю очередь.
― Это не так.
― Да? Что-то верится с трудом, знаешь ли.
― Алина, ― в его голосе отчетливо слышалась мука, но и мне было нелегко. ―
Перестань. Ты знаешь, что ты не права. Я всегда думаю о тебе.
― Ты. Собираешься. Жениться. На. Другой. Женщине. Ты лгал мне о том, что
встречаешься с кем-то, целый год! Год, папа! ― я вскинула руками. ― Сколько бы ты еще
молчал, если бы я не увидела вас? Может, еще год, или два? Может, ты надеялся сказать мне об
этом, когда бы на твоем пальце уже поблескивало золотое кольцо, или когда бы эта женщина в
один прекрасный день вошла в эту квартиру со своими вещами и сказала: «Привет, я новая
жена твоего папы и теперь буду жить с вами»?!
Как только я вспоминал картину недельной давности, когда вернулась со школы и
увидела в доме рыжеволосую Юлию, или как там ее, мое сердце стало рассыпаться. Сама мысль
о том, что папа любил ее, причиняла невыносимую боль. Он всегда будет принадлежать мне и
маме. И я не хотела видеть рядом с ним любую другую женщину, даже если она будет самой
святой и доброй в этом мире.
61
Папа вздохнул и нервно потер пальцами переносицу.
― Прости меня за это, ― сказал он. ― Я виноват. Я знаю, что не должен был скрывать от
тебя то, что полюбил другую женщину, ― на слове «полюбил» мое лицо исказилось в гримасе
отвращения. ― Но я надеялся, что когда расскажу тебе об этом, ты поймешь меня, ― папа
посмотрел на меня. Он говорил это и верил своим словам. ― А ты… Алина, ты хотела, чтобы
мы с твоей матерью воспринимали тебя, как взрослого человека. Но сейчас ты ведешь себя, как
маленькая обиженная девочка!
Интересно, слышно ли было, с каким грохотом моя челюсть рухнула и ударилась об пол?
Невероятно, что он только что это сказал…
― Так это я виновата? ― воскликнула я.
― Нет. Я не обвиняю тебя, ― папа измученно покачал головой. Ему было нелегко
объясняться, но мне было тяжелее. ― Я лишь говорю о том, что ты должна понять меня.
― Я не хочу тебя понимать, папа! ― ладно, возможно, сейчас я вела себя как ребенок. ―
Я не хочу, чтобы ты женился на ней! Я не хочу, чтобы она жила с нами!
― Юля хорошая.
― Да мне все равно! Я не желаю видеть ее рядом с тобой, папа!
Отец нахмурился, и взгляд, который он послал мне, заставил меня вздрогнуть.
― Не все в этой жизни будет так, как ты хочешь, ― сказал папа. ― Тебе придется
научиться мириться с этим. Это одно из главных правил взрослой жизни, дочка. И не тебе мне
указывать, с кем жить, и кого любить. Я твой отец, а ты моя дочь. Ты не можешь учить меня
жизни.
Он думал, что, сказав это, заставит меня замолчать, но вместо этого я разозлилась
сильнее.
― Не говори со мной так, будто я тебе чужой человек! Не смей говорить, что это не мое
дело! Это не так. Не только тебе придется жить со своим выбором, но и мне тоже! И я просто не
хочу мириться с этим! ― меня затрясло от нарастающей ярости. ― Я никогда не приму
женщину, которую ты выбрал, папа, ― зло отчеканила я.
― Тебе придется, ― холодно отозвался папа. ― Ты можешь обижаться, сколько угодно,
но я не изменю своего решения по твоей прихоти, Алина. Я тоже человек, я живой, и я тоже
хочу любить и быть любимым.
Прихоть? Неужели, он серьезно? О боже…
― Прекрасно, ― прыснула я. ― Тогда я уеду к маме.
Внезапно папа рассмеялся, запрокинув голову, и мне хотелось закрыть уши. Сколько
злобы и яда было в его смехе.
― Ты не нужна своей матери, Алина.
Я уверяла себя до последнего, что мне это послышалось. Да и раньше папа никогда не
говорил со мной таким тоном. Но, к огромному несчастью, это не было слуховой
галлюцинацией, хотя я отдала бы все за это. Слова папы, словно нож, вонзились мне в сердце и
застряли, причиняя адскую боль.