Упавшие как-то раз

— Да, час от часу не легче, — вздохнула я. — Посмотри, с кем мы связались! Это же сущий пропойца.

— Он свое дело знает, — убежденно отозвался Пуаро. — Ты вспомни наших французов-лихачей. Ведь половина же по трассе в нетрезвом виде гоняет. Особенно в праздники.

— Но до праздника еще… — я помедлила, — два дня. Всего-то два дня! Эх, не видать мне нового платья, как своих ушей.

— Не о платьях сейчас нужно думать, а о том, как бы так исхитриться, чтобы нас на полпути не высадили, — прошипел Пуаро.

Скоро извозчик перестал мурлыкать свои песенки. Он то и дело оборачивался и зловеще шевелил усами в свете фонарей. То есть, если бы не фонари, нам от этих усов не было бы ни жарко ни холодно. А так даже Пуаро заволновался.

— Вишь, какие усищи отрастил, — говорит. — Такими только людей пугать.

Мы изо всех сил старались изображать из себя богачей-оригиналов, но, должно быть, выходило у нас не очень убедительно. Свернув на проселочную дорогу, возница зажег керосиновую лампу и осветил наши физиономии: что у одной, что у второго — доверия не внушающие. Пуаро мне потом так и сказал: «Никто с тобой сотрудничать не станет. У тебя на лбу написано, что ты личность сомнительная».

— Платить будем? — заплетающимся языком пробасил усатый. — Я вас забесплатно катать, что ли, нанимался?

— У нас тут мелочь, мелочи много. Нарочно вам на выпивку собираем, — нашелся Пуаро. — Кто станет в кабак с невиями соваться! Для вас лимны в самый раз.

Извозчик покивал-покивал, пропыхтел одобрительно — и давай стегать лошадей. Однако, выехав из парка Сандару, вновь заартачился. Или раскошеливайтесь, или катитесь колбаской.

— Мне таких, как вы, возить не впервой, — прогудел он, приблизив качающийся светильник к самому моему носу. — Если пассажир не чешется, значит, гол как сокол. Зачем зря лошадок гонять? Лошадкам тоже отдохнуть надо. Им в стойло пора. А вы давайте, кыш отсюда! — гаркнул он, дыша на меня перегаром. Пуаро зарычал.

Некоторые, когда выпьют, становятся мирными, как овечки. А иным дай только побуянить. Наш извозчик был из числа последних. Поэтому я решила судьбу не испытывать и сойти на пустынной дороге. На пустынной, мрачной, унылой дороге…

Видать, суждено нам бродить неприкаянными. Коляска благополучно скрылась с глаз долой, затихли вдали удары конских копыт. Гнетущее безмолвие окружило нас темным, непроницаемым коконом.

— Хнычешь? — удивленно спросил Пуаро. — Нервишки сдали? Если еще не сдали, то посмотри во-он туда. По-моему, за холмом кто-то включил неоновую подсветку.

— У них же нет электричества, — прохлюпала носом я.

— Ну, вот и я говорю, странное дело. Такая загадка только великому сыщику по зубам!

У меня не было желания иронизировать, тем более что «великий сыщик» уже давно привык к моим язвительным насмешкам по поводу его выдающихся дедуктивных способностей.

Мы решили, раз уж нам ничего не светит, пойти да глянуть, что там за невидаль. Когда спустились в ложбинку между лугом и обочиной, нас окутало облако густых травяных запахов. Я промочила ноги в какой-то застоявшейся лужице, послав сгоряча и лужицу, и луг по известному адресу.

— Напрасно ты это, напрасно, — сказал Пуаро, одолев крутой подъем. — Если б ты видела то, что вижу я, живо взяла бы свои слова назад.

А видел он не что иное, как светящееся дерево. На меня эта иллюминация произвела столь ошеломляющее действие, что я попросту онемела. По стволу раскидистого гиганта, переливаясь, точно волны тончайшего шелка, текло мягкое голубое сияние. Мне даже показалось, будто звезды спустились с небес, и спустились нарочно затем, чтобы одеть ветвистого великана в блестящую мантию.

Пуаро прыгал от нетерпения этаким баскетбольным мячиком — его к дереву так и притягивало. А во мне весьма кстати заговорил здравый смысл: «Держись-ка ты, Жюли, от подобных растений подальше». В нашем подлунном мире живые существа светятся неспроста — это я твердо усвоила еще со школьной скамьи. Они, если применить научный термин, люминесцируют — и всегда с определенной целью.

Но у Пуаро здравый смысл, похоже, свернулся калачиком где-то на дне черепной коробки и крепко спал. Как только я ослабила бдительность, пес со всех лап помчался к огромному «ночнику», заливаясь задорным лаем. Вот неугомонный!

— Стой! Назад! — крикнула я. — Это дерево тебя целиком проглотит! Слопает и переварит!

Но он меня как будто не слышал. Скотч-терьеры по своей природе вообще ужасно непослушные и своевольные собаки. Делают, что им на ум взбредет, а мнение хозяина побоку.

Я еще что-то кричала, грозила отменить полдник, а с ним и всю вкуснятину, на которую был падок Пуаро. Докричалась до того, что охрипла. За этими треволнениями я и не заметила, как подкралась коварная простуда. Насморк, кашель, озноб… Она обещала надолго свалить меня в постель. Только вот ни о какой постели речи идти не могло. Я горько посетовала на свою участь и вновь предалась бы отчаянию, если бы не мысль о том, что Пуаро рискует шкурой, причем рискует серьезно. Наверное, я выглядела смешно, когда бежала по лугу, спотыкаясь о каждую кочку.