Упасть в небо

Мужик спокойно сел, оглядел пирующих. На секунду я поймала взгляд серых глаз из-под тёмных густых бровей – внимательный, острый, умный. Потом скальд положил на колени инструмент и неожиданно мягко, даже нежно, прикоснулся к струнам. И заговорил-запел…

Голос оказался глубоким, приятного тембра, звучным. Ритм напоминал набегающие на берег волны – одна за одной, одна за другой… И впервые викинговский язык показался мне красивым. Вот только сознание выцепляло отдельные слова, а общий смысл ускользал…

«Скальд Ингрегарте. Он знаменит. А это – сказание об охоте на великого кита и пире по этому поводу. Одна из традиционных праздничных песен. Но обычно поют о битвах», – прокомментировал Шон.

«Я не понимаю смысла. Расслышала “конь”, “корабль” и “сарай” подряд. Ерунда какая-то».

«А, это кеннинги, – ментально хихикнул Шон. – Стандартный стихотворный приём. Существительные нанизываются как бусины, причём одно служит определением другого. “Конь корабельных сараев” – попросту корабль. “Пот меча”» – кровь. “Ясень битвы” – воин. Это общеупотребительные. Но иногда такого наворотят, что голову сломаешь, пока догадаешься».

«Например?» – заинтересовалась я.

«Отгадай, что такое “звенящая рыба кольчуги”?»

Рыба? Я задумалась.

«Меч, – встрял Аскани. – Я читал».

А почему рыба-то?

«Продолговатый и блестит как чешуя? – предположил Ас. Потом хмыкнул. – А сообразишь, что такое “лебедь пота шипа ран”?»

Да мне откуда знать, что это за плод воспалённого воображения?

«Распутывай сзади наперёд», – подсказал Ас.

Ладно. «Шип ран» – чем такое может быть? Наверное, оружие…

«Верно, это меч».

Тогда «пот меча», как Шон сказал, – кровь. Но что такое «лебедь крови»?

«Это Мрак», – засмеялся Ас.

Мрак – лебедь? Однако… Интересно, ворон знает о своём счастье? Но чудесато…

Ингрегарте продолжал петь. Пока кит оставался непойманным, шло поимённое перечисление всех, кто сел на корабли, и описание их доблестей…

Застолье продолжалось до позднего вечера, пока большинство пирующих в самом прямом смысле слова не отпали от столов. Кстати, конунг с интересом поглядывал на меня, похоже, ожидал, что я тоже вот-вот начну сползать со стула…

Были ещё поединки, выступали скоморохи и акробаты, пел второй скальд – как я поняла, этот исполнял нечто очень воинственное, потому как половина гостей с энтузиазмом начала долбить в такт кубками и кружками по столам. Кстати, команда «Камбалы» почти в полном составе тоже была тут – праздновала за одним из нижних столов.

Время от времени Могучерукий обращался ко мне с каким-нибудь вопросом или выражал эмоции по поводу происходящего. Последние были бурными, видно, помогло выпитое горячительное. Я же смотрела на Могучерукого ласково, как на осиное гнездо по соседству. Если б не Шон с Асом, сбежала бы за южный горизонт безо всякого корабля!

Нельзя сказать, что конунг мне не нравился – импонировала его уверенность в себе, радушие, то, насколько тот полон жизненных сил, но его соседство – вот как подобрать слово? – давило. Огромный мужчина в своём высоченном кресле возносился надо мной на две головы, и мне это почему-то совсем не нравилось. А ещё – запах. От Аскани веяло весенним лесом, от Шона – свежестью летнего ливня. Я сама мыла волосы мелиссой лимонной и следила за чистотой, как кошка. А раскрасневшийся после нескольких кубков вересковой медовухи Ульхдаттвар Могучерукий пах именно так, как должен пахнуть вечером здоровый мужчина, надевший утром свежую рубаху. Плюс к этому примешивался едва уловимый дух от шкуры за его плечами и кожи на одежде. Почему-то для меня это всё сливалось в запах опасности. Обниматься бы с конунгом я не стала ни за какие коврижки. Ну, разве только ради мира в герцогстве Сайгирн, но надеюсь, что мы обойдёмся без этого.

Ас тихонько посетовал, что ему так и не удалось прочесть ничьих мыслей. А от аур толку нет – все возбуждены, есть радость, предвкушение… и никакой полезной информации.

Когда мы наконец вернулись в дом, я почувствовала, что вымоталась сильнее, чем после любого экзамена. Сидеть под прицелом сотен любопытных глаз, делать вид, что ничего не происходит, да ещё поддерживать беседу на викинговском потребовало всех сил. И я никак не могла понять – чего хочет конунг? Мучило ощущение, есть какой-то подтекст, какая-то подоплёка, которой я не улавливаю. И это беспокоило не меньше, чем надобность обдумывать каждое сказанное вслух слово. Морально тяжело. И физически тоже. Потому что я переела. И очень хотелось чистой воды – из-за превращения спирта в сахар пришлось нахлебаться сиропа. Эх, вот бы оказаться сейчас в нашей с Бри комнате в общежитии – чтобы раздеться и, ни о чём не думая и не беспокоясь, завалиться с книжкой и кружкой душистой тёплой тайры на кровать – читать и спокойно, в тишине, размышлять.

Размечталась!

Шон, который большую часть времени общался с нами и Лихом ментально, очевидно, скрывая свою настоящую роль в посольстве, потянулся: