Упадок и разрушение

Месяц одиночки был самым счастливым в жизни Поля. Правда, недоставало комфорта, но в "Ритце" Поль понял, что одного комфорта мало. Его особенно веселило то, что не нужно принимать никаких решений, думать о времени, еде, одежде, о том, какое ты производишь впечатление; словом, он испытывал чувство свободы. Ранним зябким утром звонил колокол, надзиратель вопил: "Парашу за дверь!" Поль вставал, сворачивал матрац и одевался. Не было нужды бриться, ломать голову над тем, какой повязать галстук, возиться с запонками и воротничками, а ведь это так досаждает цивилизованному человеку в минуты пробуждения. У Поля было так же покойно на душе, как у красавца с рекламы мыльной палочки, красавца, который, судя по всему, без труда достигал Душевного равновесия, столь необходимого в утренние часы. Встав, Поль равнодушно шил почтовые мешки, пока дверь не отворялась снова и не пропускала в камеру руку с куском хлеба и миской похлебки. После завтрака он кое-как убирал камеру, мыл посуду и снова шил, пока колокол не призывал его на молитву. В часовне он минут пятнадцать внимал мистеру Прендергасту, который, по мере своих сил, богохульствовал, изощряясь над красотами старинного английского Евангелия. Эти минуты, разумеется, навевали уныние, как, впрочем, и следующий час, когда Поль должен был кругами ходить по тюремному двору, сквозь асфальтовые трещины которого пробивались ростки капусты. Некоторые арестанты имели обыкновение во время прогулки садиться на корточки и, притворяясь, будто они завязывают шнурки, покусывать капустные листья. Если кого-нибудь заставали за этим занятием, следовало суровое наказание. Однако у Поля никогда не возникало желания полакомиться капусткой. После прогулки вообще ничего не происходило, если не считать обеда, ужина и обхода сэра Уилфреда. Дабы занять Поля в течение девяти часов, закон предусматривал шитье почтовых мешков из дерюги. Арестанты, сидевшие по соседству, были, судя по рассказам надзирателя, не совсем в своем уме и с трудом успевали выполнить норму к тому времени, когда гасили свет. Поль же обнаружил, что, ничуть не перенапрягаясь, может завершить труды свои задолго до ужина, и проводил вечера в размышлениях или заносил на грифельную доску мысли, которые пришли ему в голову за день.

Глава 2

ИЗЫСКАНИЯ ЛУКАСА-ДОКЕРИ

Сэр Уилфред Лукас-Докери, как уже можно было догадаться, сочетал в себе честолюбие, ученость и неподдельный оптимизм в масштабах, редких для его ведомства. С волнением грезил он о том времени, когда изыскания Лукаса-Докери будут признаны поворотными в науке о тюрьмах, и не раз мысленно повторял отрывки из исторических трудов будущего, в которых встречались такие суждения: "Одним из немногочисленных важных событий во время непродолжительного пребывания лейбористского правительства у кормила власти было назначение сэра Уилфреда Лукаса-Докери начальником Блекстонской тюрьмы. Деяния этого неустрашимого и зоркого мужа заслуженно считаются краеугольным камнем современной пенитенциарной системы. Более того, не будет преувеличением сказать, что никто другой не занимает такого выдающегося места в истории социальных реформ текущего столетия... -- и так далее. Впрочем, эти замечательные качества не спасали Лукаса-Докери от бесчисленных столкновений с главным надзирателем.

Как-то раз, когда Лукас-Докери заперся в своем кабинете, чтобы поработать над объяснительной запиской для тюремной инспекции (одним из тех якобы незначительных документов, опубликование которых по выходе сэра Уилфреда в отставку должно было подтвердить, что не кто иной, как он, является первопроходцем в деле люминесцентного освещения тюрем), к нему зашел главный надзиратель.

-- Скверные вести из переплетной мастерской, сэр. Мне сообщили, что у заключенных завелась привычка есть клей, выданный им для работы. Клей, говорят они, вкуснее баланды. Придется поставить в переплетную еще одного надзирателя или подмешать в клей какой-нибудь гадости.

-- Клей питателен? -- спросил сэр Уилфред.

-- Не могу знать, сэр.

-- Взвесьте всех переплетчиков и доложите, если хоть один из них прибавит в весе. Сколько раз вам повторять -- все факты должны быть собраны до доклада!

-- Слушаюсь, сэр. Имеется просьба от заключенного "Дэ четыреста двенадцать". Он уже отсидел месяц в одиночке и хочет еще.

-- Я не люблю, когда заключенные работают в камере. От этого они становятся эгоистами. Кто такой этот "Дэ четыреста двенадцать"?

-- Получил длительный срок, сэр. Ждет перевода в Эгдон.

-- Я с ним лично побеседую.

Слушаюсь, сэр.

Привели Поля.

-- Если не ошибаюсь, вам угодно оставаться в камере, вместо того чтобы пожинать плоды коллективного труда. Почему?

-- Так куда интереснее, сэр, -- отвечал Поль.

-- Возмутительная постановка вопроса! -- вмешался главный надзиратель. -- Заключенного можно содержать в одиночной камере, только если он совершит проступок в присутствии двух надзирателей, каковые этот проступок засвидетельствуют. Так сказано в Правилах внутреннего распорядка.