Untitled

Попытка понять смысл перемен, которые она наблюдала вокруг себя в Чикаго во время Пульмановской забастовки 1894 года, привела Джейн Аддамс к статуе Линкольна в чикагском Линкольн-парке. Отлитая в бронзе Августом Сент-Годенсом в 1887 году, статуя вызвала восторг критиков как по поводу бронзового Линкольна, так и по поводу Линкольна-человека. Художественный критик The Century М. Г. ван Ренсселаер писал, что Линкольн обладал умом, который был "синонимом практического здравого смысла; в то же время это был ум поэта, пророка, и под ним скрывалось сердце ребенка и нежные инстинкты женщины". Отец Авраам, не переставая быть символом мужского самосозидания, стал также матерью и ребенком Республики. Он стал одновременно протеином и уменьшенным. Чтобы быть всем для всех, его в значительной степени лишили исторического содержания, и более того, провалы его видения, как и более широкого республиканского видения, для страны пришлось игнорировать.6

Статуя Сент-Годенса стояла в Чикаго, который Линкольн бы не узнал. Республиканцы Линкольна обхаживали иммигрантов, особенно немцев, но он не представлял себе большинство людей, живших вокруг Халл-Хауса, как американцев. Он не предвидел ни размеров фабрик, на которых они работали, ни нищеты, которая, как он думал, будет изгнана с окончанием рабства. Он предполагал, что материальное изобилие, изливающееся с американских ферм, фабрик, шахт и магазинов, приведет к всеобщему процветанию. Линкольн верил, что политическая свобода обеспечит всеобщее процветание и всеобщее равенство; вокруг Аддамс, когда она шла в Линкольн-парк, были свидетельства того, что это не так и не так. Различия распространялись и на материальные вещи. Линкольн жил в мире дерева, камня и железа; они сохранялись, но Чикаго становился городом стали. В его копоти и дыму виднелись пар и уголь, которые приводили в действие удивительные и производительные машины, чей эффект не всегда был таким, как хотелось.

Однако Аддамс не хотела отпускать Линкольна. Ее отец был знаком с президентом-мучеником, а в Халл-Хаусе ежегодно отмечали день рождения Линкольна. Аддамс знала, что ей придется потрудиться, чтобы сделать Линкольна актуальным в промышленном и иммигрантском Чикаго. Она стремилась увековечить память о Линкольне среди выходцев из Восточной и Южной Европы, в основном католиков и евреев, в стране, которая, как предполагал Линкольн, всегда будет в подавляющем большинстве протестантской. Линкольн имел значение, потому что Аддамс считала, что он обеспечил демократию, а "демократическое правительство, связанное со всеми ошибками и недостатками простых людей, по-прежнему остается самым ценным вкладом Америки в нравственную жизнь мира".77

Слово "мир" было показательным. Другие ставили Линкольна в центр национальной истории, но Аддамс также ставила его и Соединенные Штаты в центр глобальной истории. В конце девятнадцатого века на карту был поставлен сам сюжет национальной истории. Мемуары Гранта и "Авраам Линкольн" Хэя и Николая сделали Гражданскую войну центральным событием американского повествования, осью, на которой оно вращалось. Рабство было первородным грехом американского эксперимента, причиной восстания и Гражданской войны. Линкольн считал этот грех национальным, но более пристрастная республиканская история возлагала вину за Гражданскую войну на Юг. Грант писал, что, хотя он не радуется страданиям южан, чьи солдаты доблестно сражались, их дело было "одним из худших, за которое когда-либо сражался народ, и за которое не было ни малейшего оправдания". В 1888 году на встречу "сине-серых" в Геттисберге пришло мало южан, и редактор журнала ветеранов Союза предостерег от "бог знает кого, кто был прав". Люди, одержавшие там победу, были вечно правы, а люди, потерпевшие поражение, были вечно неправы". Как говорится в "Боевом гимне Республики", Линкольн и солдаты Союза выполняли Божью работу: "Как он умер, чтобы сделать людей святыми, так и мы будем жить, чтобы сделать людей свободными".8

Значение Гражданской войны стало предметом споров. Сент-Годенс, скульптор смягченного Линкольна, пожаловался Ричарду Уотсону Гилдеру, редактору "Сенчури", что части Авраама Линкольна, появляющиеся в его журнале, стали слишком пристрастными. Гилдер, в свою очередь, призвал Хэя и

Николая, чтобы в следующих частях опустить фрагменты, которые могут оскорбить, и "сделать выбор в пользу спокойного тона и великодушия".9