12 июня ARU созвал свой первый национальный съезд в Чикаго, и Юджин Дебс изменил уравнение, но не так, как ему хотелось. Он призвал к осторожности и необходимости избегать конфликтов, в которых профсоюз не сможет победить, но при этом разразился возвышенной риторикой, которой он был известен: "Когда люди принимают унизительные условия и носят ошейники и кандалы без сопротивления, когда человек отказывается от своих честных убеждений, от своей верности принципам, он перестает быть человеком". Когда-то Дебс отверг "Рыцарей", но его язык напоминает их: "Ущерб, нанесенный одному, касается всех". Покоренные его красноречием, рабочие проигнорировали настойчивые призывы Дебса к осторожности. ARU проголосовала за поддержку забастовки Пульмана, отказавшись работать с вагонами Пульмана. Влиятельная Ассоциация генеральных менеджеров, которая представляла двадцать четыре железные дороги, расположенные или заканчивающиеся в Чикаго, в ответ объявила, что любой рабочий, обеспечивающий бойкот, будет уволен. 26 июня рабочие начали отцеплять вагоны; железные дороги уволили рабочих, а другие рабочие вышли на улицу, требуя их восстановления. Кто и когда уходил, а кто и когда возвращался, превратилось в сложный танец. Некоторые инженеры, пожарные и кондукторы встали на сторону ARU; другие, верные братствам, остались на работе, но то, что было изолированной забастовкой, превратилось в общенациональную забастовку, основной очаг которой находился к западу от Чикаго. К 29 июня бастовали 125 000 рабочих, а двадцать железных дорог были перегружены. Забастовка затронула две трети страны - от Огайо до Калифорнии.48
Железные дороги утверждали, что они стали невинными жертвами ссоры с Пульманом, но они организовали агрессивные действия не только для того, чтобы сорвать забастовку, но и для того, чтобы подавить ARU. Забастовка, проходившая в июне и начале июля на западе от Чикаго, была в основном мирной, оказалась эффективной и вызвала симпатии общественности. Когда забастовка остановила работу Чикаго и подорвала работу Northern Pacific, железные дороги обратились в суд. В Миннесоте и Северной Дакоте судьи постановили, что обанкротившейся Northern Pacific даже не нужен судебный запрет для вызова маршалов: достаточно вмешательства забастовщиков в работу приемщиков. Однако в Монтане федеральные суды отказались вмешиваться. Многие федеральные чиновники в Нью-Мексико, Колорадо и Калифорнии были недоброжелательно настроены по отношению к железным дорогам. Но решение о забастовке будет приниматься не на местах, а в Вашингтоне - администрацией Кливленда, в частности генеральным прокурором Ричардом Олни.49
Олни не был людоедом, хотя, конечно, умел играть эту роль. Он подверг остракизму собственную дочь за то, что та вопреки его желанию присутствовала на похоронах свекра, и устроил казнь коровы, забредшей на его теннисный корт. Он был либералом, зарабатывавшим деньги в качестве железнодорожного адвоката для субсидируемых железных дорог. Он стал главным юристом компании Chicago, Burlington, and Quincy, а Кливленд назначил его своим генеральным прокурором в 1893 году. Даже после вступления в должность Олни оставался в штате Burlington и, похоже, получал зарплату от Atchison, Topeka and Santa Fe. Однако он отказался вмешиваться в забастовку Great Northern, возможно, потому, что Burlington ненавидела Джеймса Дж. Хилла. Еще весной 1894 года он с опаской относился к вмешательству федеральных властей в трудовые споры и считал, что у рабочих есть все основания думать, что нынешняя организация общества настроена против них. С началом Пульмановской забастовки проявились его более глубокие симпатии и опасения. Он считал, что забастовка, "в случае успеха, серьезно подорвет стабильность наших институтов и всей организации общества в нынешнем виде".50
Как великий железнодорожный узел страны, Чикаго стал центром борьбы. Подавляющая часть железнодорожных перевозок из Чикаго и других городов была грузовой, а поскольку грузовые поезда не перевозили пульмановские вагоны, не было необходимости вовлекать в забастовку большую часть национального транспорта. Отказ от использования пульмановских вагонов в пассажирских поездах по контракту стоил железным дорогам денег, но они могли не использовать их в поездах по своему усмотрению. Однако как для владельцев, так и для рабочих на карту были поставлены принципы. Джон В. Кендрик из Northern Pacific заявил об этом в обычной манере: это был вопрос о том, "будут ли дороги полностью контролироваться трудовым элементом, или же менеджерами и владельцами". Кендрик не упомянул, что менеджеры и владельцы Northern Pacific уже загнали ее в землю и она находится под контролем федеральных судов.51