Читаем Unknown полностью

Призрачные надежды последних месяцев, что Дева ещё нужна своей Франции, рухнули в один момент. Кеннеди и Фуко, словно понимая её состояние, кое-как подняли девушку и уговорили сесть на коня, но вряд ли сама Жанна понимала в тот момент, что встаёт, двигается, ставит ногу в стремя и поднимает себя в седло. Она, словно слепая, потянула поводья, чтобы ехать в Ланьи, куда уже двигались уставшие солдаты, при этом взор её, как будто проник за пелену этого мира, то ли прозревая, то ли окончательно теряя чёткие границы.

Разрозненно и молчаливо тянулась по дороге вереница людей – все только что ставшие убийцами убийц. И Жанна вдруг поняла, что отныне выбор, который ей предоставлен, более похож на тупик… Теперь, чтобы её сердце не разорвалось, оно должно либо принять такую же солдатскую жестокость, либо окаменеть в совершенном бесчувствии.

В этой последней бойне, где была еле-еле одержана победа всего лишь над отрядом разбойников, ничто не напоминало вдохновение первых побед и лёгкость бескровного похода по Луаре. Но здесь было то подлинное, что и представляла собой война – люди, сошедшиеся лицом к лицу может быть первый раз в жизни, убивали друг друга, как заклятые враги, ради вражды не своей, но по своей же, человечьей и дикой потребности убивать! Тот солдат, которого она не смогла остановить, оправдывал жестокость расправы горем каких-то других семей, ему, скорей всего, незнакомых. И дело тут было не в том, причинил ли, действительно, горе тот человек, которого он убил, или какой-то другой. Дело в НЕМИЛОСЕРДИИ. В том, что при виде чужой беды, солдат ощутил в себе только злобу и жестокость, ничего не дающие тем, кто пострадал, но зато дающие ему самому право убивать! А что бы он сделал, приди к нему та же семья, но страдающая от голода и холода? Бросился бы с тем же рвением помогать, или оставил без внимания, потому что чужая беда для него лишь повод почувствовать себя свободным для убийства?…

«А сама-то я была милосердной, когда звала и звала сражаться? – подумала вдруг Жанна, едва не жмурясь от замелькавших перед глазами воспоминаний обо всех пройденных боях. – Разве предложила королю другой путь для спасения страны, когда говорила с ним от имени Господа, посланницей которого назвалась?! Да, англичан надо было остановить, как и этих разбойников-бургундцев, но так ли? Такой ли ценой?! И разве могу я называться Девой Божьей, если первая Его заповедь „Не убей“, а убито уже так много!.. Разве я заставила целое войско уйти без единого выстрела?! Нет!.. Клод… Вот она бы смогла… Но её всё время прятали за моей спиной, дескать, время ещё не пришло. И сейчас прячут… И хорошо, что прячут, потому что время уже прошло, и для меня, и для неё… Был шанс, когда всё только начиналось, а когда закончилось, никто и не заметил. И всё стало, как было, потому что жестокими людям быть привычней и проще…»

– Я хочу помолиться, – прохрипела Жанна, сама не узнавая своего голоса. – Мессир Хью, когда приедем, проводите меня в церковь…

Кеннеди кивнул. Потом спросил, хорошо ли она себя чувствует.

– Я… – начала было Жанна, но осеклась.

Внезапно дошло, ясно и чётко, что быть такой, как была, она уже не сможет, измениться не сумеет, но ни прежней, ни какой-либо другой, давно никому не нужна. И, если этот добрый, несчастный мессир Хью ещё проявляет заботу, то только потому, что не знает – очень скоро о ней нельзя будет заботиться никому. Её предали… отдали тем, кто сумеет победить. А победить её сейчас дело не сложное.

– Я скоро погибну, или попаду в плен, – забормотала Жанна, – и мы больше не увидимся. Но я хочу успеть написать королю о вашей помощи, мессир… о ВАШЕЙ победе…

Кеннеди растерянно заморгал и обернулся к Фуко, не зная, что отвечать. Но Фуко тоже не знал. Только спросил обеспокоенно:

– О чём ты, Жанна? Неужели твои голоса это предрекли?

Жанна невесело усмехнулась.

– Да, мессиры… голоса…

В маленькой и тёмной церковке Ланьи перед алтарём стояли несколько печальных женщин. Они принесли на отпевание грудного младенца, умершего сразу после рождения. Его мать, совсем молодая, монотонно вытирала сухие, испуганные глаза, слёзы в которых никак не появлялись. Все остальные тоже стояли безмолвно. Тёмные, замершие. Смерть ребёнка их словно не ужасала – слишком обыденной стала здесь смерть вообще. Но они были женщины, и тоска этого несостоявшегося материнства переполняла всех настолько, что никто не плакал.

На шаги вошедшей Жанны обернулась только одна. Её лицо, обвисшее от печалей, слабо оживилось. Локтем она тихо подтолкнула мать ребёнка и что-то беззвучно шепнула. Та, не понимая ничего, посмотрела, словно сквозь Жанну, но в следующее мгновение охнула, быстро закрестилась и надорванным голосом выкрикнула:

– Попроси Господа, Дева! Помолись с нами! Первенький у меня… Не окрестили даже… Дай жизни ему! Дай Царствия Небесного! Господь для тебя всё сделает!

Перейти на страницу:

Похожие книги