Unknown

Кое-как продержались с месяц на вялых атаках и отправились восвояси.

Шарль был доволен. Популярность военных действий таяла на глазах, и никто уже не замирал благоговейно при появлении Жанны. Простолюдины на улицах ещё могли покричать, заметив её выезд, но при дворе, в лучшем случае, ограничивались дежурными улыбками. Герцогиня Анжуйская притихла, а её Рене, крайне раздражавший Шарля своими разочарованными взглядами якобы старшего братца, вообще скоро должен был покинуть двор.

Вот уж за что спасибо герцогу Филиппу! Никто не сомневался – именно с его подачи осмелел вдруг граф де Водемон, который потребовал права на герцогство Лотарингское. Учитывая, что Карлу Смелому править осталось недолго, притязания были вполне обоснованы – по женской линии Водемоны являлись потомками Фридриха IV, сто лет назад правившего Лотарингией. Однако, граф, даже при всех обоснованных правах, ни за что не отважился бы на это, не стой у него за спиной Бургундия. Так что, после Рождества Рене поедет утрясать личные дела, и разочаровываться в короле станет уже некогда. Алансон дуется в Анжере, бастард вернулся в Орлеан, а без них прочие военачальники Жанны были уже не так активны.

Вот теперь девушка могла видеть своего короля и говорить с ним сколько угодно, жаль, правда, что сказать ему уже было нечего. Вчерашние соратники, с которыми она могла бы обсудить своё нынешнее положение, были удалены, кто куда. Хотя, и те, кто остался при армии, не столько воевали, сколько задирались с кочующими отрядами наёмников и бургильонов, продолжавшими обшаривать страну, словно карманные воры. Д'Олон слишком смущался неприязнью двора, особенно заметной для любого, искренне любящего Жанну, но, вместе с тем, всё ещё чувствовал священный трепет перед этим двором. Раймон же, напротив, заскучал настолько, что взялся вдруг изучать грамоту и, высунув язык, каждую свободную минуту, скрипел пером. А Клод…

Жанна ничего о ней не знала, кроме того, что жива и того, что её где-то прячут до полного выздоровления. Выяснять где именно она не решалась после того, как барон де Ре, отводя глаза, путано дал понять, что «для Клод будет лучше пока исчезнуть», и что он обо всём позаботится. Это странное поведение и нежелание открыто смотреть ей в глаза Жанна отнесла за счёт слухов о, якобы внезапном сближении де Ре и Ла Тремуя. Говорили, что барон, слишком заигравшийся в преданность Деве, желает таким образом восстановить прежнее положение при дворе и ищет покровительства министра. И без того подавленная, Жанна приняла и это, как принимают невзгоды люди, потерявшиеся под их обвалом. В конце концов, всякий устраивается в этой жизни, как умеет, лишь бы на Клод это не сказалось. Впрочем, де Ре всегда был к ней добр…

– Вы поможете ей вернуться домой? – только и спросила Жанна у барона.

– Без тебя она всё равно не вернётся…

Жанне показалось, что прозвучало это, как намёк. Но сама она, даже если бы и захотела, уйти не могла. После неудачной осады Ла-Шарите заикнулась было перед королём, спросила, нельзя ли ей вернуться к деревенской жизни, и увидела на лице Шарля полнейшее недоумение.

– Ты хочешь нас оставить?! Бросить на произвол судьбы после того, как все мы, и я первый, не мыслим Францию без её Девы?!

– Я могу поселиться где-нибудь в Шампани, если ваше величество не хочет отпустить меня в Лотарингию.

– Я не хочу отпускать тебя вообще, – заявил Шарль. – Господь велел тебе придти сюда, но уходить назад или оставаться, предоставил решать мне. Или с тобой здесь плохо обращаются? Мало почитают?

– Нет.

– Значит, больше об уходе не говори.

Не придумав, чем ещё отличить Жанну, но желая показать всем, насколько благодарным он умеет быть, король осыпал благодеяниями её братьев. Теперь вся семья носила титул «дю Лис», и произведённый в оруженосцы Жан не знал куда себя девать от распиравшего его счастья.

На рождественском приеме, слушая от них слова благодарности, Шарль был особенно любезен и весел.

– Правда я хороший король? – спрашивал он, наклоняясь интимно к ушку мадам де Ла Тремуй, за которой весь вечер слишком открыто волочился.

– Лучший в Европе, – страстным шепотом отвечала мадам.

Ничуть не смущаясь присутствием супруга, она так же открыто короля поощряла.

– Вы тоже считаете, что я лучший? – поворачивался Шарль к Ла Тремую.

– О, сир… – бормотал тот и натянуто улыбался.