Но яд подобных внезапных открытий настолько силён, что парализует и волю, и здравый смысл. Вкусивший этой отравы себе уже не принадлежит. Во всяком случае, в те первые мгновения, когда смертельно раненная иллюзия ещё борется с напирающей реальностью. Она ещё не чувствует боли и, надеясь на спасение, получает удар за ударом, пока не умрёт окончательно…
– Ты любишь её? – кокетливо спросил голос.
– О ком ты?
– Сам знаешь.
– Я люблю только тебя.
– А если она спросит, ты так же ответишь?
Тихий смех и звук поцелуя.
– Она не спросит.
– А я тебе не верю. Сегодня Одетта сказала, что ты и ей улыбался…
– Я всему свету готов улыбаться, когда ты рядом. А ты как раз стояла за её спиной.
Снова поцелуй, возня и шорох одежды…
– … Я завтра уезжаю, ты знаешь?
– Знаю.
– Хочешь, поедем вместе?
– Как так?
– Мне ничего не стоит попросить герцогиню.
– Ха-ха-ха!
– Она не откажет, не смейся. Она ни в чём мне не отказывает, поверь.
– Верю. Особенно, если её ты целуешь так же.
– Перестань. У нас ничего не было. Её светлость можно безмерно уважать, но любить… Я в Луи Анжуйские не гожусь.
– А если она прикажет?
Снова шорох одежды, только теперь мужчина, похоже, отстранился.
– Я третий сын… Мне либо служить кому-то, либо принимать сан…
– Фу, милый, священником ты будешь очень скучным…
– Я не шучу. Милость герцогини это удача, которая выпадает раз в жизни, да и то не всем. Если прикажет, сделаю всё… Но она, как мне кажется, многого уже не потребует. Видишь этот перстень? Он подарен просто так, ни за что. И этот тоже. И деньги…
– Врун!
– Ничуть.
– Совсем, совсем ничего?
– Несколько поцелуев работа несложная. За возможность иметь вес при дворе я и большее смогу… Но думать при этом буду только о тебе…
Поцелуи возобновились и прервались только для того, чтобы мужской голос, задыхаясь произнёс: «На, на… вот этот перстень… он твой…». Потом снова зашелестела одежда, и женские подхихикивания сменились тихим стоном.
Мадам Иоланда шагнула вперёд.
В пляшущем свете факела она увидела согнутую спину Филиппа, стройную женскую ногу, обхватившую его бедро и две белоснежные юные руки на его шее.
Герцогиня отвернулась и неслышно ступая ушла в темноту.
Женщина у окна без особого интереса смотрела, как расходятся по домам зеваки, которые бегали смотреть на уходящее из Крепи войско. А затем долго провожала взглядом кортеж, направлявшийся к южным воротам.
– Вот и ещё кто-то едет из города, – сказала женщина. – Видать, знатный. Вон сколько солдат вокруг. И рыцарь впереди такой красивый. Наверное, счастливы те, кто может ехать вот так – в другую сторону от войны…
Она обернулась к девушке, сидевшей в глубине комнатки на единственном стуле и недовольно покачала головой.
– Упрямая… Тебе бы тоже уехать в ту сторону – от войны подальше. Ну кто тебя гонит? Пожила бы у меня, окрепла, как следует.
– Нет, – еле слышно ответила девушка.
– Без тебя, что ль не обойдутся, – совсем огорчилась женщина.
– Лекарь сказал, через неделю будет можно, тогда и уйду, – словно не слыша её, отозвалась девушка. – И вы не держите… Жанне нельзя больше воевать, а кроме меня ей это никто не скажет.
Женщина безнадёжно махнула рукой.
– На этом свете никому воевать нельзя. Ни больше, ни меньше. Нисколько. Но разве тебя кто послушает, деточка…
Сен-Дени. Санлис
По дороге в Сен-Дени войско Жанны и Алансона заехало в Санлис. Комендант местного гарнизона открыл ворота сразу и со всем почтением. Правда, отсутствие короля его несколько смутило, как и отсутствие какого-либо приказа, им подписанного. Но Алансон заверил, что появление его величества всего лишь вопрос времени, и комендант пообещал присоединить к отряду весь свой гарнизон. Правда, сослался на то, что к подобному выступлению готов не был, и выпросил несколько дней на сборы.
– Он тянет, потому что хочет дождаться короля, – сказал Жанне Алансон, когда передавал просьбу коменданта.
– Что ж, понять его можно.
Девушка вздохнула. Её не оставила убеждённость в том, что они поступают правильно. Но, если на лицах командиров Жанна ещё видела отражение собственной решимости, то колебания коменданта Санлиса напомнили и о другом. В его глазах все они будут выглядеть сборищем обычных бунтовщиков, если король разгневается настолько, что откажет им в поддержке и разрешении на штурм. А без этого разрешения Жанна отказывалась понуждать солдат к сражению.
– Сколько дней просит комендант?
– Два.
– Это плохо. Опять задержка.
Алансон озадаченно посмотрел на разбредающихся по двору солдат.
– Если король к этому времени не пришлёт хотя бы своего герольда, нам всё равно придётся выступить дальше.
– А если не пришлёт? Если не простит?
– На всё воля Божья, Жанна. Захватим, для начала, Сен-Дени. А там, глядишь, парижане и сами одумаются. Одно твоё присутствие должно их заставить. И хорошо, коли так бы и случилось. Ты заслужила войти в Париж первой…
– Нет, – Жанна решительно тряхнула головой – в столицу должен войти только законный король.