Unknown

На этот раз здесь нет бессвязной обличительной речи.

Просто изображение, похожее на открытую карточку, отсканированную и скопированную.

Я узнаю детский почерк:

С Днем матери, мамочка

Я так сильно люблю тебя. Я приготовила тебе коричный тост.

Мне жаль, что я делаю так много ошибок. Ты лучшая мама. Я не очень хороша. Я буду очень стараться. Я буду лучше.

Я тебя люблю. Надеюсь, ты никогда не уйдешь. Пожалуйста, не уходи, даже если я плохая. Я не буду плохой.

Ты такая милая. Я хочу быть такой же красивой, как ты.

Я люблю тебя, мамочка. Я тебя люблю.

Мара

Каждое слово — это пощечина по моей щеке. Я слышу свой собственный голос, свои собственные мысли, незрелые и отчаянные, кричащие мне на ухо:

Я люблю тебя, мамочка, я люблю тебя.

Мне жаль.

Пожалуйста, не уходи.

Я не буду плохим.

Даже мое имя, подписанное внизу, заставляет мой желудок сжиматься, желчь подступает к горлу.

Маленькая Мара. Отчаянная, жалкая, умоляющая.

Каждое слово здесь правда — я это написала. Я почувствовала это в тот момент.

Больше всего я боялась, что она уйдет, как это сделал мой отец. Она угрожала мне этим, когда я облажалась. Когда я что-то забывала или сломала что-то у нее.

Позже именно я захотела уйти. Кто не мечтал это сделать?

Она бросает мне в лицо сильную связь, которая у меня была с ней. Любовь, за которую я цеплялась, что бы она мне ни говорила, что бы она ни делала. Потребовались годы, чтобы эта любовь увяла и умерла. Даже сейчас некоторые извращенные остатки сохраняются, засели глубоко в моих внутренностях.

Я все еще думаю о ней. Я все еще тоскую по тому, кем я хотела, чтобы она была.

Я ненавижу это в себе.

Я ненавижу свою слабость.

Ненавижу, что она использует это против меня как оружие. Позорить меня, потому что я любил ее. Винить меня, потому что я хочу остановиться.

Коул заходит на кухню, одетый, как я и ожидал, в темный парчовый пиджак.

- Что это такое? — спрашивает он, видя выражение моего лица.

Не дожидаясь ответа, он хватает ноутбук и поворачивает экран к себе.

Он читает письмо с первого взгляда. Выражение его лица заставило бы взрослого мужчину пошатнуться.

— Когда она это отправила? – рявкает он .

- Прямо сейчас.

Я трясусь. У меня такое ощущение, будто она вошла в комнату и плюнула мне в лицо.

Она все еще имеет так много власти надо мной.

Я никогда не буду свободен от нее. Она никогда этого не позволит.

Коул захлопывает окна и снимает куртку, накинув ее мне на плечи.

- Я вся в краске, — говорю я ему.

- Мне плевать.

Я чувствую, как он тоже дрожит от гнева.

— Откуда у нее чертовы нервы, — шипит он.

- У нее нет стыда.

— Тот факт, что она думает, что это доказывает что угодно, кроме того, насколько чертовски тебе промыли мозги… — он обрывает себя, видя, что разговоры об этом только расстраивают меня еще больше.

- Неважно. Да ладно, у меня есть идея.

Оцепенев, я следую за ним.

Я думала, Коул отведет меня наверх, в спальню или, может быть, в главную гостиную.

Вместо этого он ведет меня на нижний уровень, в гостиную, которую мы никогда раньше не посещали.

Как и во всех комнатах, его двери распахнуты. В этом доме я видела только одну запертую комнату: ту, что вела в подвал.

Как и в большей части дома Коула, первоначальное назначение этого помещения было изменено в соответствии с его эксцентричными предпочтениями. В то время как дальняя стена представляет собой большой каменный очаг и присутствуют обычные диваны и кушетки, основная часть комнаты отдана гончарному кругу.

Коул разжигает огонь в камине. Бледные бревна яблони источают сладкий аромат, напоминающий запах их фруктов. Пламя взметнулось вверх, оживив фигуры на многочисленных картинах на стенах.

— Расслабься минутку, — говорит Коул, осторожно толкая меня на диван, ближайший к огню.

Я откидываюсь на подушки, впитывая тепло. Меня все еще трясет, но уже не так сильно.

Какого черта она до сих пор оказывает на меня такое влияние?

Я заблокировала ее на каждой платформе, я не видела ее лица уже много лет.

Её рост 5 футов 5 дюймов, ей пятьдесят лет. Почему я боюсь ее?

Как ей еще удается в одно мгновение превратить меня в плачущего ребенка?

Коул возвращается в комнату со своими припасами. Он делает паузу, чтобы установить винил на старый проигрыватель.

Я очень люблю винил. Это не просто слова претенциозных хипстеров — это действительно звучит по-другому. Небольшое царапанье, ритм вращения диска... это придает идеальный оттенок мелодиям старой школы.

Коул знает это. Музыка, льющаяся из динамиков, старомодна и романтична. Совсем не то, что я от него ожидал.

I Don't Want To Set The World On Fire – The Ink Spots