Unknown

— Что происходит? — Хрипло спрашивает Райдер. — Я даже не знал, что ты в городе.

— Я не знал, что ты в городе, возражает Оуэн. — Что ты делаешь на Манхэттене? Ты сказал, что проводишь праздники с другом в Бостоне.

Райдер берет меня за руку. Притягивает к себе.

— Да, это мой друг. — Он делает паузу. — Вообще-то, девушка.

— Хорошо выкрутился, — говорю я ему.

Посмеиваясь, Оуэн смотрит на наши соединенные руки.

— Господи, Люк, ты многое от меня скрывал. У нас теперь есть девушка?

Райдер пожимает плечами.

— Я Джиджи, — говорю я, протягивая свободную руку. — Приятно познакомиться. И ты, очевидно, уже знаешь Алекс.

— Оуэн, — говорит он.

Он все еще внимательно изучает меня, как будто мое присутствие в жизни Райдера его озадачивает. И когда эти голубые глаза останавливаются на моем лице, странное чувство охватывает меня, потому что я понимаю, что они точно такого же оттенка, как у Райдера. Не думаю, что я когда-либо была в одном обществе с двумя парнями с одинаковыми темно-сапфировыми глазами.

Подозрение, которое щекочет мне мозг, подтверждается, когда Оуэн приподнимает бровь и спрашивает:

— И давно ты встречаешься с моим братом?

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

РАЙДЕР

Я хочу быть ее героем

— Оуэн МакКей — твой брат.

Джиджи произносит короткие, недовольные слова, когда мы тащим наши измученные задницы в гостиничный номер около трех часов ночи. Мы проведем ночь в номере ее кузины-супермодели. В пентхаусе, конечно же.

Я ждал, что она что-нибудь скажет, но я рад, что до сих пор ей удавалось держать себя в руках. После того, как Оуэн сбросил свою бомбу, я мог сказать, что у нее все еще был миллион вопросов. Но мы никак не могли даже немного поговорить, не говоря уже о том, чтобы завязывать серьезный разговор, под оглушительную музыку в ночном клубе в канун Нового года. Я почувствовал облегчение, когда она не стала настаивать, но знал, что она всего лишь выжидает удобного момента. Остаток ночи она провела, бросая тревожные взгляды то на Оуэна, то на меня.

Ну, не всю ночь. Мы также провели приличное количество времени на танцполе. Я не столько танцевал, сколько позволял ей тереться об меня, пока часы не пробили полночь, а потом мы целовались на танцполе в окружении супермоделей, профессиональных спортсменов и рэпера по имени Визза.

Дикая ночь.

Потом мы забрались в личную машину Алекс, включая Оуэна. Он и Алекс исчезли в ее комнате, и для девушки, которая высмеивала Джиджи за увлечение хоккеистами, она, конечно, прямо сейчас выкрикивает имя именно хоккеиста.

Я закрываю дверь, создавая барьер между секс-фестивалем, происходящим на другом конце номера.

— Хорошо. Давай обсудим это, — говорю я со вздохом.

— Ты солгал мне, — категорично отвечает она.

— Я не лгал. — Я прикусываю губу, заставляя себя не избегать ее все более сердитых глаз. — Я говорил тебе, что знал Оуэна по Фениксу — я просто опустил ту часть, что он мой брат.

Джиджи прислоняется к двери, крепко прижав руки к груди.

— Ты солгал по недомолвке. — Она неодобрительно качает головой. — Я только что познакомила тебя со своей семьей, а ты не удосужился сказать мне, что у тебя есть брат?

Мои зубы глубже впиваются в губу. Я заставляю себя остановиться, слизываю жжение и делаю вдох.

— Я не специально держал это в секрете, — наконец говорю я ей. — Когда впервые выяснилось, что я знаком с Оуэном, я еще не рассказал тебе о своем отце, и я не был готов ко всему этому дерьму, которое выплывет наружу. Так что я сделал вид, что мы просто друзья из Феникса. А потом это как-то вылетело у меня из головы.

— Это вылетело у тебя из головы, — недоверчиво повторяет она.

— Потому что это больше никогда не всплывало. Мы никогда не говорим об Оуэне, — указываю я.

— Да, кстати, почему?

Я сажусь на край матраса и провожу обеими руками по волосам.

— Потому что я ненавижу говорить о своем прошлом. Ты это знаешь.

— Ты также сказал, что приложишь больше усилий. — Она звучит разочарованной.

— Я знаю. Мне жаль. Просто... я не силен в этом. — Я выдыхаю, во мне мелькает сожаление. — Он мой сводный брат. У нас разные отцы.

Но, все та же мертвая мама.

Я быстро проглатываю комок в горле.

Словно чувствуя нарастающую во мне боль, Джиджи подходит и садится рядом со мной, все еще одетая в блестящее серебряное платье, от которого я не мог отвести глаз весь вечер.

— Почему ты оказался в приемной семье? — спрашивает она в замешательстве. — Я имею в виду, если у тебя есть сводный брат. И Оуэн не раз упоминал своих родителей сегодня вечером. Почему его семья не забрала тебя?

Меня охватывает болезненное чувство.

— Они просто не сделали этого.

— Насколько он старше?

— Два года. Ему было восемь, когда умерла мама. Но в тот момент он уже не жил с нами, — объясняю я. — Мама и отец Оуэна развелись, когда Оуэну был год. Потом она встретила моего отца и почти сразу забеременела мной. Оуэн перестал жить с нами примерно за год до ее смерти.

— Вы были близки?