Unknown

Я снова целую ее, глубоко, но не сильно, позволяя ей расслабиться. Согнув колено, она прижимает свою ногу к моей и изгибает бедра. Я не думаю, что она имеет хоть малейшее представление о том, насколько отзывчива, потому что она, вероятно, заставила бы себя остановиться, если бы поняла это.

— Мне нужно, чтобы ты сняла это платье, — шепчу я, с силой переворачивая ее на живот.

— Подожди.

Я бормочу: — Только не это снова, — и дергаю за молнию. Ткань расходится под моими руками. Рейна одновременно напрягается и говорит более высоким голосом: —Куинн, пожалуйста, подожди… — Но уже слишком поздно. Я уже видел это.

Татуировка большая и яркая, змеится по всему позвоночнику от затылка до поясницы. Это извивающаяся, колючая лоза из красных роз и нежных черных листьев, разветвляющаяся из центра во все стороны. От этого потрясающе захватывает дух не только из-за сложности и артистизма чернил, но и из-за стебля, на котором распускается каждый цветок.

Шрамы.

Вся ее спина покрыта рельефными белыми шрамами, каждый шириной в палец и примерно такой же длины.

В ужасе я шепчу: — Рейна.

Тихим, но уверенным голосом она говорит: — Ему нравилось пользоваться кнутом.

Я не могу отдышаться. Я так ошеломлен и болен осознанием того, через что она, должно быть, прошла, что она выстрадала от его рук, что едва могу нормально видеть.

— Иисус Христос. Иисус, блядь, чертов Христос!

— Мне от этого не легче.

Я переворачиваю ее и приподнимаю, усаживаясь на кровати, так что мы оказываемся лицом друг к другу. Взяв ее лицо в свои трясущиеся руки, я говорю: — Прости меня. Мне чертовски жаль.

Она искоса смотрит на меня.

— Спасибо тебе за это, но не похоже, что ты мог что-то сделать. Тогда я тебя не знала.

— Нет. Черт. — Я стону, целуя ее. — Я прошу прощения за все глупые, высокомерные вещи, которые я сказал и сделал с тех пор, как мы встретились. За каждый раз, когда я был груб. За то, как я себя вел. За — блядь! — Я даже не знаю за что! За то, что я мужчина! Но больше всего за то, что заставил тебя жениться на мне. Господи Иисусе. Что я наделал. Что я, блядь, наделал?

Я вскакиваю с кровати, обхватив голову руками. Она садится на кровать и некоторое время молча наблюдает, как я расхаживаю взад-вперед. Затем она встает, вынимает фату из волос, бросает ее на пол и снимает платье. Он скользит по ее ногам и собирается лужицей у ступней, тихо вздыхая, оседая на ковер.

Она стоит передо мной обнаженная, если не считать простых белых хлопчатобумажных трусиков. И еще больше гребаных шрамов.

На животе. Поперек ребер. Под обеими грудями. Ее руки и ноги гладкие, как и грудь и шея, но остальная часть ее тела отмечена призраками ее прошлого, сотнями напоминаний о страданиях. Это все равно что смотреть на надгробия на кладбище.

Я никогда не плакал за всю свою взрослую жизнь, но, думаю, скоро побью этот рекорд.

Глядя мне в лицо сияющими глазами, она тихо говорит: — Не смей смотреть на меня с жалостью. Я не жертва. Я умею выживать. Я жива. Есть миллионы других женщин, таких же, как я, которым не так повезло.

Я недоверчиво выдыхаю. —Повезло.

— Да, — горячо говорит она. — И благодарна. И полна решимости не тратить впустую ни секунды из той жизни, которую я выиграла. Так что тащи сюда свою ирландскую задницу и трахни меня, или я разведусь с тобой так быстро, что у тебя голова пойдет кругом.

Позже я оглянусь назад и пойму, что именно в этот момент я в нее влюбился. Но сейчас я просто подчиняюсь команде моей гадюки и беру ее обратно в постель.

23

РЕЙ

Лежа на мне, прижавшись всем своим большим, тяжелым телом, Куинн целует меня со странным отчаянием, как будто пытается вместить в один поцелуй все, чего у меня никогда не было. Я не утруждаю себя тем, чтобы сказать ему, что ему не нужно так сильно стараться, потому что мне нравится внимание.

— Моя сладкая гадюка, — шепчет он мне в губы. Глядя на меня сверху вниз, он говорит что-то по-гэльски, чего я не понимаю.

— По-английски, пожалуйста.

— В английском языке нет нужных слов.

— Для чего?

— Какая ты красивая.

Часть меня хочет сказать ему, что он ничтожество, но его глаза сияют от эмоций, и в моей груди нарастает давление. Поэтому я просто улыбаюсь ему и зарываюсь пальцами в его мягкие золотистые волосы.

Он опускает голову к моей груди и втягивает сосок в рот. Вспышка удовольствия пронзает меня прямо между ног. Я ахаю, выгибаясь ему навстречу.

— Такая отзывчивая, — рычит он довольным голосом.

Он перемещается к другой моей груди и тоже сосет этот сосок, водя языком по кругу, пока он не становится тугим и ноющим. Я закрываю глаза и провожу руками по его плечам, изучая их форму, пока мое тело оживает под его ртом.

— Тебе нужно снять швы, — шепчу я, дрожа.

— Да. Сразу после того, как я трахну каждую частичку тебя.

Его голос такой гортанный от желания, что у меня по коже бегут мурашки. Он прокладывает поцелуями путь вниз по моей груди к животу, нежно прижимаясь ко мне зубами. Его борода мягкая, но в то же время колючая, и от нее приятно щекочет все, куда бы она ни тянулась. Я хочу почувствовать эту щекотку у себя между бедер.

— Куинн?