Unknown

Ну, и его, действительно, уважали все, с кем он работал. Научным же признанием он, в общем, тоже не был обделен. Был он одним из самых влиятельных членов Совета По Сероорганике Госкомитета По Науке и Технике и других научных и технических советов. Яркими пятнами в его жизни были его участие в Московском Нефтяном Конгрессе (он был там вице-председателем семинара по переработке высокосернистых нефтей), поездки на Бухарестский и Токийский конгрессы.

В Бухаресте среди прочего его поразил тамошний Вождь, Кондукатор Николае Чаушеску. Он очень впечатляюще рассказывал, как делегатов водили в музей на выставку икон, при входе на которую висели два портрета маслом: Кондукатора и его жены Елены. Но все это затмевал рассказ об открытии Конгресса. Представьте себе: в зале сидят все участники - та тысяча человек, которых без преувеличения можно назвать “мозгом нефтяного мира”. На сцене - большой ... ну, трон на двоих, иначе не скажешь. Все ждут. Вдруг из-за кулис выбегают толпой ... назовем их “цанни” - рабочими сцены. Быстро уносят гигантский трон и, чуть погодя, вносят два трона поменьше. Ставят рядом. Зал все ждет. Наконец, выходят и садятся, каждый на свое седалище, Глава Государства и его Жена. Еще пять минут молчания и начинается Открытие Конгресса.

Что до Токийского Конгресса, то тут запомнились по рассказам два эпизода. Один, по-моему, смешной, другой - не очень. Первый - когда самолет с советскoй делегацией (пятеро одних министров и полный ИЛ-62 начальства пониже) где-то над Байкалом стал проваливаться в обычные в том районе воздушные ямы. Неприятно, как понимаете. И тут громкий голос А.С.Эйгенсона: “А представляете, если мы сейчас хлопнемся ... . Сколько хороших вакансий откроется!” Многие, можно понять, были недовольны. Другие, наоборот, как говорится, “заржали”. Все же, если шутят, так еще не последняя черта.

Второй же эпизод в памяти отца остался ... ну, совсем без радости. Он же, как я упоминал, говорил по-французски. Для нашего за рубежом в те годы явление нечастое. Разговорились и познакомились с женщинами из французской делегации. Папа мой, конечно, блистал, как всегда. Все хорошо, но в перерыве француженки его ухватывают и тащат в бар: выпить за знакомство. Финансовое положение советского командированного за рубежом в 1975 году вы себе представляете? Что делать?! Не пить же за дамский счет? Пришлось ему, чуть не позабыв от стыда язык, втолковывать им, что он бы счастлив, но его прямо сию минуту вызывает его министр, для срочных консультаций. Нехорошо!

Одной из самых интересных его поездок по свету была командировка в конце 60-х в Чили. Предполагалось, что будет советская реконструкция тамошнего НПЗ в Конконе. Добирались они до самой Огненной Земли и отец привез фотографии тамошнего поселка нефтяников, безумно для меня интересные. Среди прочего был у них и завтрак с председателем чилийского сената, которым был в ту пору доктор Сальватор Альенде. Позднее, когда он стал президентом республики и одной из самых ярких фигур того времени, я им очень увлекался. Когда отец к слову упомянул о том завтраке и о том, что он даже говорил с Альенде, я, конечно, загорелся. “Ну, и что ты ему сказал?” - “Попросил передать соус”, - “А он?” - “А он передал”. - Папа мой, правду сказать, во все эти романтики и Социализмы С Человеческим Лицом не очень верил, считал, что социализм может быть только такой, как у нас - по всем правилам и сo сторожевыми вышками. Потому, как враждебное окружение. Он вообще по части политики был не особенно сентиментален. Как-то я влез с ним в политспор по поводу “Солидарнощчи”, говорю: “Польша не допустит ... “. Он мне отвечает: “Ты знаешь, при моей жизни два раза Польша была и два раза Польши не было”. Что тут возразишь?

Ему из чилийских впечатлений более всего запомнилось другое. Были они среди прочего на компрессорной станции газопровода недалеко от Огненной Земли. Один-единственный сменный машинист и десяток компрессоров разной модели и мощности. А на членов советской делегации повышенное впечатление произвели посыпанные песком и очень аккуратные дорожки вокруг здания. Одолел их вопрос: “Кто эти дорожки в таком состоянии поддерживает?” Переводчика при них в ту секунду не случилось, так что единственный, кто может спросить по-французски или по-английски - Эйгенсон. А он не хочет, говорит: “Ну, что вы, товарищи? Понятно, что этот самый машинист и подметает”. - “Ну, спросите, все-таки”. Спросил. Так и оказалось. А на вопрос: “Как же он успевает?” - ответ был: “Он знает, что если не будет успевать, то можно найти более расторопного”.