Unknown

В 1963м обнаружился у бабушки Нади рак желудка. Тетя Тамара за год перед этим неожиданно вышла замуж за вдовца-изобретателя много старше себя и переехала в Москву, дед с бабушкой остались одни. И вот такие дела. С месяц пообсуждался вопрос об обмене на уфимскую жилплощадь, но ситуация не ждала, и они, бросив свое старое жилье и всю допотопную обстановку, прихватив только одежду, несколько книжек и что-то из посуды отправились к младшей дочери в Уфу. Бабушка прожила у нас около года, но последние месяцы уж и не поднималась. В конце жизни она очень растолстела, а всю жизнь помнится маленькой и сухонькой на фоне крупного (гвардеец!) деда. Должна была она при этой форме рака умереть мучительной смертью от голода, но, видно, Бог вспомнил ее праведную жизнь и послал сердечный приступ. Я в это время работал по сменам на заводе, учился на втором курсе в очном ВУЗе, пил плодовоягодное и трепался с друзьями, да еще у меня прорезался очередной запутанный роман - так что в их с дедом комнату я забегал раз в день на четверть часа, а ей, наверное, хотелось побыть побольше с любимым внуком. Но больше с ней сидел и беседовал менее любимый младший внук-школьник, думаю, за это ему потом много из грехов его бурной жизни простилось. А уж теперь я ничего сделать не могу - разве что вспомнить.

Дед остался с нами жить один. Было ему тогда 77 лет и до смерти режим его жизни установился приблизительно постоянным. Он варил свою геркулесовую кашу; перечитывал и каждый раз по пунктам хаял роман "Реве тай стогне" о революционных событиях в Киеве; слушал радио - "Международных обозревателей за круглым столом", в основном; телевизор не смотрел нигде и никогда; иногда обижался за что-нибудь на младшую дочь и тогда уезжал на пару месяцев погостить в Москву к тете Тамаре или на пару недель в Свердловск к старшей дочке тете Пане, дольше он не выдерживал и возвращался; в преферанс теперь он не играл - не с кем; и, главное в его жизни - как только сходил снег, он начинал через день ходить на рыбалку. В Уфе это выглядело так. Он вставал рано утром и ехал полчаса на трамвае до пригородной деревне Максимовка, там в сарае у какой-то вдовы постоянно жили его удочки, с этими удочками он шел через поле километра четыре до озера, где и располагался с термосом чая и парой бутербродов либо пирожков. Иногда, предупредив маму заранее, он там же в избе у вдовы и ночевал, чтобы захватить утреннюю зорьку. В Москве он ездил на автобусе от тетитоминого дома на Нижегородской до Борисовских прудов или на озера тогда еще не освоенного строителями Косина.

Мой школьный приятель Фима, ныне профессор Авиационного университета в нашем родном городе, Соросовский стипендиат и активист Еврейского культурного движения в Башкортстане (Бог ты мой, кто бы мог себе представить такое!), благодаря доброму Джорджу Соросу живет с выходом в Сеть. Мы с ним иногда обмениваемся мессиджами, и вот прислал он мне Е-мэйл, в котором среди прочего с удовольствием вспоминает Ал.Дмитрича, видать, по одному из визитов в Уфу еще до окончательного переезда:

Твоего деда я помню. Как-то он водил нас в театр. Пьеса была посвящена исканиям молодого парторга цеха или чего-то такого. Проблема, видимо, была серьезной. Может, кому дать вымпел с бессмертным ликом или кого облагодетельствовать 55-томником с тем же ликом с тем, чтобы цех дал лишнюю плавку. Кульминационный момент был таков. В цеховой часовне (сиречь Красном уголке), стоя перед иконой, он читает стихи "Товарищ Ленин, по фабрикам дымным...", и тут происходит обыкновенное коммунистическое чудо: икона оживает в облике засл.артиста Кондратьева и дает очень мудрый совет (кажется, даже никого сажать не посоветовал). Разумеется, цех получает мощный импульс, а парторга - сторонника спиритизма, может, даже забирают в райком. По выходе из театра твой дед сказал: "Шибко партийная пьеса".