Unknown

31 Изделие вилка десертная.

32 Изделие нож кухонный.

33 Изделие нож столовый.

183

И всё-таки есть на свете правда?!

Забегая вперед и одновременно оправдываясь за непредвиден-

ные и ставшие столь частыми лирическими отступлениями от глав-

ной сюжетной линии, я вынужден заметить, что у Монзикова, по-

сле принятия им на грудь спиртного в больших количествах, стали

всё чаще и чаще возникать галлюцинации, видения. Не описывать

их я не могу, но и описывать их – это значит снова и снова уходить

от главного.

Как, например, можно пропустить замечательный адвокатский

сон? Что, разве часто в своих произведениях авторы описывают га-

ллюцинации героев? А ведь многие сны, как известно, являются

вещими!?

Не хочется мне придерживаться каких-либо канонов и испы-

танных литературных приёмов. Я и так уже многим пожертвовал.

Именно по настоянию Петровича я перестал рисовать на полях. Я

перестал давать эпиграфы к своим главам. Я перестал заботиться об

имидже Александра Васильевича, показывая всю его подноготную,

не утаивая чёрных пятен его судьбы.

Кстати, а знаешь ли ты, дорогой мой читатель, что сейчас тебе

предстоит познакомиться с очередным шедевром, по части виде-

ний, Александра Васильевича Монзикова?

*****

Also the roar of the cosmodrome dreams me not,

This not terrestrial beauty!

And the grass, a grass at a house dreams me

And this fine country!

Именно эти строки легли в основу одной из

самых известнейших песен Юрия Антонова!

Это – не байка!

На премьере «Севильского цирюльника», во втором акте, с

первого ряда неожиданно поднялся мужчина средних лет, в жева-

ной, довольно потертой джинсовой куртке, в сильно мятых и в ка-

ких-то странных пятнах, слегка рваных брюках и, призывая всех ко

вниманию, прервал арию Дона Базилио, показав ему руками крест.

Закругляемся, мол. Затем похлопал по плечу дирижера, который не

видел знаков мужчины и некоторое время продолжал дирижиро-

184

вать без музыки. Когда все замолкли, превратившись во внимание,

мужчина сделал сообщение голосом диктора Кириллова:

- Господа! Я прошу прощения! Я понимаю всю неуместность

моей просьбы, но обстоятельства вынуждают меня, тем не менее, обратиться к вам. Другого выхода у меня нет. Дело…

- Короче! – раздался голос с галерки.

- Дело в том, что меня сегодня с утра что-то пучит. Видимо, съел дерьмовую шаверму. В связи с этим, не позволите ли вы мне

выпустить потихоньку газы, во избежание взаимных подозрений и

недоразумений!

Воцарилось неловкое молчание. Дон Базилио нервно ходил

взад-вперед по сцене, сложив руки на груди, путаясь в рясе. Дири-

жер листал партитуру, пользуясь выдавшейся минуткой для ее изу-

чения.

- Пусть пукнет! – раздался все тот же голос с галерки.

- Ага! – возразили ему снизу. – Ты там, на галерке, а мы тут

нюхай?!

- А кто тебя просил брать такие дорогие билеты? – хохотнули

сверху.

- Ага! – поддержали его с бельэтажа. – Сидит, как барин, как

«новый русский», в партере, и еще не пукни при нем! Пукай, зем-

ляк! Не таись! Коль прижало! Пукай громче!

- Между прочим, здесь театр, а не сортир, - вдруг подал голос

Дон Базилио. – И если он пукнет, я вообще уйду!

- Подумаешь, какие мы нежные! – возмутился какой-то жен-

ский голос. – Тебя, между прочим, никто и не спрашивает! Ты за

это деньги получаешь!

- Может, он еще и какать захочет!!! А я ему тут пой! – не ус-

покаивался Дон Базилио.

- Ну, зачем вы так… – Монзиков смутился. – Что ж я, вообще,

что ли, совесть потерял. Мне бы только тихо пукнуть. Да! Запах

будет! Я знаю. Все друг на друга коситься будут. Кстати, на вас -

больше всего, - обратился он к Дону Базилио. – Потому что вы по-

ете, следовательно, напрягаетесь больше, чем кто-либо из нас! Я, может, спасаю Ваши честь и достоинство. А вы - корячитесь!

- А что, выйти нельзя? – поинтересовался какой-то шибздик,

видимо из ФСБ.

- Ага… Я выйду, туда-сюда, мешая всем… Да мне несколько

раз надо будет вот так выходить…

185

- Мужик! Да ты бы давно уже перданул, что ли! Дай оперу

дослушать, блин пердлявый! – возмутились в бельэтаже.

- А я уже перданул! – весело сообщил адвокат Монзиков и

сделал отмашку Дону Базилио. Мол: «Пой дальше!» Все облегчен-

но вздохнули, кроме первого ряда.

Монзиков быстро вскочил. Рядом неистово храпел Гога. Были

слышны голоса Виктора Ефимовича и Николая. Готовился очеред-

ной перекусон.

Монзиков нашел маленькое зеркало, взглянул в него и ужас-

нулся. На него смотрело чудище с взъерошенными волосами, трех-

дневной щетиной и дрожащей нижней челюстью. Да, такого он ещё

не видел.

На правой щеке пропечатался след от вилки, на которой за-

снул один из лучших адвокатов города.

Когда Монзиков вышел к Хитрачёву, то Виктор Ефимович за-

кашлялся. Перед ним стоял в одних семейных трусах его "спаси-

тель". Однако поза и первое впечатление от проснувшегося после