Дискуссия продолжается в течение ещё какого-то времени. Палестинцы, живущиe в этом еврейском гетто, которые приходят и уходят, когда им заблагорассудится, смотрят в изумлении и не могут удержаться от смеха. Но в конце концов решение принято: я не еврей и могу пройти в Палестину. "Но если арабы вас убьют,- говорит мне солдат русского происхождения, когда я пересекаю блокпост,- не возвращайтесь и не жалуйтесь, что мы позволили вам пройти". Он один из миллиона с лишним русских, иммигрировавших в Израиль после падения Железного занавеса, и кое-что о границах он знает.
Идрис, араб, минуту до того шутивший и улыбавшийся с израильскими солдатами, как будто он их лучший друг, пересекает блокпост вместе со мной, и как только мы оказываемся на палестинской стороне, сразу же начинает петь совершенно иную песню. Он открывает рот, вынимает свои нижние зубные протезы и говорит: "Вот, что евреи со мной сделали. Они избивали меня в моем доме; они хотели, чтобы я оставил свой дом. Но я не хотел уходить, я никогда не оставлю свой дом".
Я закуриваю, и Идрис советует мне не ходить по улице с сигаретой в Рамадан. "Хеврон - не Рамалла. Если вы закурите здесь, полиция вас арестует и посадит в тюрьму."
На арабской стороне Хеврон полон жизни. Всюду магазины, пленительные пейзажи и здания, и люди всех возрастов фланируют по улицам.
Я пытаюсь сравнить его с еврейской частью, той, из которой я только что пришел. Невозможно сопоставить. Еврейская часть не только крошечная, но в ней к тому же не достает жизни. Горы мусора, множество разрушений, и эти оставленные дома.
* * *
На той ли самой я планете? Я перехожу назад в еврейскую часть, просто чтобы убедиться, что мне не приснилось, что эта часть существует. Нет, не приснилось.
Евреи здесь не только живут среди развалин, но самое худшее заключается в том, что они живут в гетто. Они не могут выйти из этого безобразного места. Они похоронены в нем. Нет никакого выхода, если только они не сядут в свои машины или на автобус и не уедут отсюда. Все, что с ними соседствует, что их окружает, им запрещено. Я останавливаю людей, проходящих мимо, тех немногих, кто останавливается, и прошу объяснить мне, как они называют домом этот город-призрак. "Раньше это было очень хорошее место,- отвечают они,- Мы могли выходить и идти, куда хотим. Нам было привычно делать покупки в арабских магазинах, а они приходили сюда. Это был один город, и мы его любили. Но потом все это кончилось, в один день все было кончено".
- Что случилось?
- Разразился мир.
- Что?
- Соглашения Осло, мирный процесс разрушили нашу совместную жизнь и разрушили город.
Никогда прежде я не слышал это выражение: "Разразился мир". Разразилась война, но мир ??
В Хевроне именно так.
* * *
Я приглашен в еврейскую семью, религиозную, как все здесь, для субботней трапезы, первой из трех трапез в течение последующих двадцати четырех часов, которыми религиозные семьи празднуют вместе каждую субботу.
И мы болтаем. Родители, дети и друзья детей. Я хочу, чтобы они мне объяснили, что значит быть евреем. Я спрашиваю об этом, потому что всего несколько минут назад я мгновенно превращался из еврея в нееврея и обратно.
Они отвечают, что еврей является существом уникальным, предпочитаемым и избранным, что он рождается с "еврейской душой".
Но не соответствует ли это, в какой-то степени, идее Адольфа Гитлера касательно немцев? Независимо от того, что понятие "еврей" означает, не ожидайте, что они с вами согласятся, когда вы сравниваете их с Гитлером. Люди, сидящие за этим субботним столом, полагают, что я сошел с ума, или, того краше, левый психопат.
Правда, должен признаться, есть одна огромная разница между ними и Адольфом. Если бы я сказал Адольфу Гитлеру, что он такой же, как правые евреи - поселенцы Хеврона, не думаю, что он продолжал бы меня кормить. Адольф скормил бы меня животным, а здесь меня кормят животными, например, отличной курицей. Я ем курицу, продолжая давить на хозяев и подталкивая их к краю, а они уговаривают меня есть побольше.
Это разница. Да.
Но я воинственен и продолжаю добиваться ответа.
- У еврея,- наконец-то реагируют они на мой предыдущий вопрос,- не иная кровь, как говорил Гитлер о своих арийцах, а другая душа.
- О чем, черт возьми, вы говорите?
- У каждого человека есть душа. Разве ты не знаешь?
- Еврейская или нееврейская?
- Да. Конечно.
- И нееврейская душа, она животная, скажем, как у собак, а еврейская душа от Бога. Так?
- Нет, мы этого не говорили. Мы сказали, что евреи, по Божьему замыслу, имеют другую душу.
- Простите, что это значит?
- Если вы не знаете, что такое душа, нечего и говорить об этом.
- Ну, может быть, вы могли бы объяснить мне.
- Душа. Вы не знаете, что это такое?
- Честно говоря, не знаю.
Это создает очередную дискуссию, эзотерическую по языку, абсурдную по мысли и совершенно непонятную мне. Я слышу слова, летающие над столом, но я понятия не имею, что они означают. Короче, я полностью растерян.
И я говорю: "Не могли бы вы прекратить парить над реальностью и общаться со мной так, как общаются нормальные люди?”.