Unknown

- Ничего.

- Почему же нет?

- Не знаю. В таком случае нечего сказать. Честно.

- Вы не плакали, не ругались?

- Конечно, я плакала. Конечно, ругалась. Мне было грустно, я была расстроена. Все что угодно.

- И он все это видел и ему было все равно?

- Ему не было все равно. Но в нашей культуре, если мужчина что-то захотел, то он это делает, даже если поплатится за это. Это то, что он хотел сделать, вот и все.

- Как вы уживаетесь со второй женой?

- Она в своем доме, а я в своем.

- Вы не живете в одном доме?

- Нет. Конечно, нет!

А где ваш муж живет?

- Один день там, один день здесь. День - мед, день - лук.

- Вас все еще это задевает? Вы все еще чувствуете боль?

- Каждый день.

- Вы общаетесь с со второй женой?

- Нет.

- Сколько ей лет?

- Она на три года старше меня.

- Вашему мужу нравятся старые?

Наджа смеется:

- Я вышла замуж очень-очень молодой...

- Скажите, вам не хочется просто убежать от всего этого?

- Не дай Бог! У меня есть дети.

- Позвольте мне задать вам еще один вопрос. Возможно, вам стоило в тот момент попробовать поговорить с вашим отцом, попросить его вмешаться, чтобы ваш муж не женился второй раз?

- Мой отец сделал эту глупость!

- Что вы имеете в виду? Ваш отец пытался помешать жениться ему на другой женщине?

- Нет, нет.

Она поясняет, что имела ввиду:

- Мой отец тоже женился на двух женщинах. Как он мог сказать моему мужу не делать то же самое?

- Ваш муж поговорил с вами об этом, прежде чем женился? О том, что он хочет жениться на другой?

- Да. Безусловно. Он не сделал это вот так сразу: бум, вот еще одна женщина.

- Как он вам это объяснил!?

- Да просто так. Без какой-либо особой причины. Он просто хотел жениться. Это было все.

Ее собственный брат, продолжает она рассказывать, готовил угощение на второй свадьбе ее мужа. Она смеется, когда говорит это, как будто это, вообще, может быть смешно.

- Есть ли у вас кто-нибудь здесь, с кем вы можете поговорить об этом, о том, что вы чувствуете?

- Ханан. Она моя золовка.

- Если бы Аллах явился к вам посреди ночи и сказал:

- Попроси меня что-нибудь одно, и я выполню это для тебя, что бы вы выбрали?

- Чтобы у моего мужа все было хорошо и он был здоров.

А вы бы не попросили Его швырнуть эту вторую жену в ад?

- Нет. Я даже не думаю о чем-то похожем. У нее теперь ребенок, что же я могу поделать?

Она говорит, что "это моя судьба", и что ее муж "страдает сейчас" из-за последствий своего поступка.

- Он страдает? От чего?!

- У него есть две жены. Это не легко. Я не сдаюсь, она не сдается. Он живет с проблемой.

Я полагаю, что под "не сдаюсь" она подразумевает секс и спрашиваю:

- Так что же, он спит в разных кроватях каждую ночь, одну ночь с вами, а другую ночь с ней?

- Да. Он уже привык к этому.

Она снова смеется.

- Три года вот так. Это не просто.

Ей грустно. Она понижает голос. Ее смех на самом деле слезы.

Я, наверное, единственный посторонний, с которым она говорила когда-нибудь об этом так открыто.

Муж Наджи построил еще один дом по соседству, дом, который торчит перед ее глазами каждый раз, когда она просыпается, и в который она никогда не заходит.

Амир и я переглядываемся. Ему, правозащитнику, никогда не приходило в голову, что женщинам здесь не хватает основных человеческих прав. Тем более это не приходило в голову никому в "Адале", так же как и никому в остальных НПО, и никому из европейских дипломатов, здесь функционирующих.

Маленькое сообщение Ее Превосходительству Марион Фестнер-Кастен: "Муж Наджи не против жениться в третий раз. И я с удовольствием и добровольно приму участие в организации свадьбы."

* * *

Моя следующая остановка - Лакия, город бедуинов на одиннадцать тысяч жителей, построенный Израилем. Ни один еврей не имеет права там жить, говорит Ари из произраильского НПО "Регавим". Есть пятьдесят три про-бедуинских НПО, рассказывает он, и есть "Регавим". Один против пятидесяти трех.

Чтобы переместиться из "Адала" в "Регавим" нужен лишь один телефонный звонок, но расстояние между ними равно бесконечности. Я связываюсь с Ари и Амихаем, сотрудниками "Регавим", чтобы совершить экскурсию по Бедуинленду, тому, который им знаком. Амихай, как и Офир из Ашкелона, прежде жил в Газе и тоже был выселен из своего дома, разрушенного израильской армией.

Перед входом в Лакию стоит водонапорная башня, и мы останавливаемся там. Рядом я вижу развалины, выглядящие как остатки прежней башни, с граффити на них, в том числе и свастику. Амихай объясняет мне, что старый резервуар был изготовлен из более тонкого материала, которую бедуинская молодежь повадилась повреждать, протыкая в нем дыры раз за разом.

- Зачем они повреждают свой собственный источник воды?

- Они знают, что израильское правительство снова починит его, так как Израиль не может позволить себе оставить их без воды. В настоящее время правительство построило новый резервуар, изготовленный из бетона и намного толще, чем старый, и поставило вокруг забор и камеры наблюдения.