Unknown

Хмыкает. Вообще-то, я не хамка, просто к Капранову нужен особый подход. Он не из тех, кто любит расшаркивания. Ушло некоторое время на то, чтобы это понять, но теперь ладим мы куда как лучше, разве что выглядим по-детски. Он меня по голове надувным молоточком, я его в ответ — из пожарного шланга. Есть чему поумиляться.

— И как же ты оперировать без них собираешься?

— Никак. Можно мне снова в реанимацию?

— Разумеется, — ласково тянет он. — Но только в качестве пациента. Поэтому, выбирай, или ты от своей триады, — последнее слово он выкрикивает на весь холл, погружая его в гробовую тишину, а меня заставляя поморщиться, — загибаешься прямо на месте, либо я сворачиваю тебе шею. Думаешь, среди умирающих ты почувствуешь себя лучше? Ну так я тебе утешу по Шопенгауэру: у нас тут везде реанимация. [Cогласно позиции философа «мир — это госпиталь неизлечимых больных»]. Все равны, все умрем. Разница лишь в том, что ты равнее, и угроза твоей скоропостижной кончины заставляет Папу Елисеева осыпать золотом каждого кардиохирурга этой в высшей степени безнадежной страны.

— Тактика впечатляет, — усердно киваю, прижимая к груди карту пациента. — Но поминание вдохновителя каждого начинающего суицидника вас как врача совсем не красит. Мы же, вроде, за жизнь ратуем...

Капранов щурится, явно скрывая усмешку. И весь мир ждет, чем закончился словесная перепалка.

— Золотко, с каждой потраченной на треп минутой, твои мечты о лучших мирах все ближе, так что топай переодеваться, и про мой кофе не забудь.

Боже, это ли не счастье? Мы с Капрановым давно и окончательно нашли друг друга; жаль, что остальные работать с нами отказываются, объясняя это нежеланием слушать перепалки над вскрытым пациентом по несколько часов кряду. Смущало ли поначалу меня такое? Да, разумеется. Но поскольку я вскоре поняла, что Андрей Николаевич не будет зубоскалить, только если ему вставить в рот кляп, решила с неизбежным злом смириться. И... это решение сделало меня большой нейрохирургической любовью наставника.

Но мечты о спокойном, полном взаимных колкостей деньке, весьма утопичны, и прямо с поличным — на мытье рук — нас ловит Павла Юрьевна.

— Отложите операцию. Пять минут назад в центре города обрушилось здание.

— И что? — интересуется Капранов. — Пока всех раскопают... А мы тут быстренько, ты, главное, отвернись.

Павла задыхается от возмущения, а я старательно держу покер-фейс. Тесное соседство с Капрановым и не такому научит...

— Мне нужны все свободные руки!

— О нет, родная, тебе нужны хирурги, которые будут оперировать. Знаешь, что там творится? Мозговые кровотечения, переломы шейных отделов, вытекания серого вещества через нос... Они ждут не дождутся, когда их привезут и уронят прямо в мои услужливо подставленные ладони.

— Ладно, ты останешься, но Елисеева...

— Павла! Она же умирает! — патетично восклицает Капранов.

— И еще две сотни пострадавших! — рявкает наш главврач.

— Да пусть штопает больных, поливая слезами открытые раны друзей по несчастью.

— Живо увозите отсюда пациента, выпишите всех, кого можно, и позвоните в банк крови.

С этими словами она уходит, а Капранов таращится ей вслед, недоверчиво открыв рот. Думаю, я выгляжу так же... Мельцаева правда оставила нас в покое? Серьезно? Честно? Такое точно бывает?

Орел. Человек, по имени Счастливчик

Терпеливо, как щебень бьют,

Терпеливо, как смерти ждут,

Терпеливо, как вести зреют,

Терпеливо, как месть лелеют —

Буду ждать тебя (пальцы в жгут —

Так Монархини ждет наложник)

Терпеливо, как рифмы ждут,

Терпеливо, как руки гложут.

Буду ждать тебя (в землю — взгляд,

Зубы в губы. Столбняк. Булыжник).

Терпеливо, как негу длят,

Терпеливо, как бисер нижут.

Скрип полозьев, ответный скрип

Двери: рокот ветров таёжных.

Высочайший пришел рескрипт:

— Смена царства и въезд вельможе.

И домой:

В неземной —

Да мой.

М. Цветаева

Кирилл

Вокруг меня толпа людей, и все кричат, спорят, доказывают собственную правоту. Только без толку. Когда же они поймут, что отталкиваться от человеческого фактора в моем деле невозможно, и перестанут тратить столько времени на ерунду? Или причина в том, что нас с пеленок учат совершенствоваться в ораторском искусстве? Что ж, умение говорить — несомненный плюс, вот только когда за красивыми речами совершенно ничего не стоит, они — пустая балаболика, не стоящая выеденного яйца.