Unknown

страдала: ведь ее сын уже никогда не вырастет! Небесный дар вначале ничего не понимал, но

постепенно заметил, что Цзи смотрит на него как-то не так, и стал избегать ее. Впрочем, иногда она

была для него полезна. Если он чувствовал себя голодным, а со стола брать что-либо не смел, он тайком

приходил в кухню к Цзи. Тут ему было уже не до се взглядов, потому

что она всегда давала ему какой-нибудь кусок:

— Ешь, паршивец! Пока не проголодаешься, не зайдешь! Небесному дару не оставалось ничего

другого, как сначала

ублаготворить свое тело, а потом уже душу. Постепенно он разделил всех обитателей дома на мужчин и

женщин и усвоил, что с женщинами шутки плохи.

С возрастом он все больше ощущал разницу между мужчинами и женщинами и недолюбливал женщин.

Когда ему было года четыре, госпожа Ню стала брать его на всякие праздники к родным и знакомым.

Перед выходом он получал целую порцию приказов и наставлений: ив говорить, что он голоден, не есть

лишнего, не шуметь, не цапках» платье.

— А как здороваться? Ну-ка, покажи. Как поздравляют? Говори, говори.

Потом его наряжали в парадную курточку с длинными рукавами, из которых выглядывали манжеты:

— Опусти руки. Теперь подними. Выше. Еще выше. Представь себе, что ты летишь!

Длинный халат, хоть и был подобран в поясе, все равно оставался таким длинным, что о него легко

было споткнуться. На голове — дурацкая шапочка с красным помпоном, а летом — соломенная шляпа с

плоским верхом, которая вечно крутилась. Наряженный таким образом, Небесный дар казался себе

невообразимо длинным и походил не то на уменьшенного новобрачного, не то на недоразвитого

начальника уезда. Он сам презирал себя в этом наряде и, выходя за ворота, старался не смотреть на

Тигренка, так как точно знал, что тот в это время показывает ему язык.

В их доме почти все было испорчено женщинами, но в других домах женщин оказалось еще больше.

Все они поджидали его и начинали дружно ахать:

— Ах, как ты вырос! Какая на тебе красивая курточка!.. Ему оставалось только молча смотреть на носки

своих

туфель и краснеть. Госпожа Ню подталкивала его сзади:

— Ну что ты такой бука, говори!

Он не знал, что сказать: глаза его наполнялись слезами. Потом кто-нибудь хлопал его по плоскому

затылку — специально для того, чтобы сдвинуть шапку,— трепал за щеки, хватал за руки. И все эти

надоедливые существа были женщинами.

Хотя внешне они таким образом проявляли свою симпатию, на самом деле совсем не любили его. Когда

мама была рядом, сюсюкали с ним, но едва она исчезала, как Небесный дар терял для них всякий

интерес. А если он начинал играть с ребенком

одной из этих женщин, та немедленно уводила свое чадо в сторону с милой улыбкой и примерно

такими словами:

— Еще поиграете попозже!

Это особенно расстраивало его, и он молча сидел в своей твердой нарядной курточке, напоминая

воздушного змея, которого так и не запустили в воздух. Небесный дар не понимал, почему это

происходит, но все же чувствовал — в свои четыре-пять лет,— что что-то тут не так, и тихонько

ругался про себя.

Когда он возвращался домой, ему еще предстоял допрос:

— С кем ты играл?

— С Лысиком. По только мы начали играть, как мама

Лысика его увела.

— Ай-я-яй-я-яй! — охала госпожа Ню, однако на ее лице ничего определенного не отражалось.

Когда Небесный дар шел в гости с отцом, подобных вещей не было. Отец ходил к родственникам и

знакомым, в основном чтобы поесть, и еще но дороге советовался с сыном:

— Ты любишь фрикадельки? Хорошо, я положу тебе побольше. А после обеда куда пойдем? В город

или в лавку сушеных фруктов старины Хэя?

У Хэя отец мог вздремнуть, а Небесный дар — вволю полакомиться изюмом и финиками, да еще

поиграть с. приказчиками: прятаться у них за прилавком, отгадывать, на что будут похожи кольца дыма, которые они выпускают изо рта, и так далее. Мужчины никогда не задавали ему глупых вопросов.

Кроме того, у Хэя была куча детишек. Они отнюдь не всегда сидели дома — особенно те, кто умел

ходить,— но уж если сидели, то побыть среди них значило почувствовать себя почти императором. Эти

ребята вечно бегали босиком, не знали никаких парадных курточек и обладали богатейшим опытом.

Как мальчики, так и девочки одинаково хорошо были осведомлены, что водится во всех речушках и

канавах за городом, умели ловить воробьев, стрекоз, раков, лягушек, сверчков... Их лица, шеи и спины

блестели от загара и от грязи, которую они никогда не смывали; она сама смывалась потом или,

засохнув, отваливалась.

Впервые поиграв с ними, Небесный дар сразу ощутил свое ничтожество и в то же время понял,

насколько они симпатичны. Все они нарочно уступали ему и, когда, например, играли в жмурки и

ловили его, давали ему лишь пять щелчков вместо полагающихся десяти. Правда, это были

полновесные щелчки, но Небесный дар терпел и не плакал, ибо понимал, что щелкали они его честно, а

от честных щелчков всегда больно. Они говорили ему, что парадная курточка — это не человеческая

одежда: разве в ней побежишь за город ловить воробьев или раков?

Небесный дар не мог ничего возразить и только с ненавистью думал о матери, а когда ссылался на нее,

они находили свой ответ: