Говорят, прихвостни делятся по крайней мере на два вида: зачисляющих себя в класс собак ради
выгоды и поджимающих хвост ради морального удовлетворения. Тетушка Лю принадлежала ко
второму виду. Когда она была молодой, ее семья бедствовала и приходилось бороться за каждую чашку
риса, но потом дела семьи поправились, у самой тетушки Лю появились внуки, и она отнюдь не
умирала от голода. Однако домой она не возвращалась. Вернее, съездила раз и тут же истратила
заработок целого года на молодое поколение: на городские игрушки внукам, на куклы внучкам, на
материю, иголки и гребешки дочерям да невесткам. Все отнеслись к ней с большим уважением, но не
успели еще как следует продемонстрировать его, как она укатила назад в город. Без госпожи Ню она
чувствовала себя точно без хребта и решила пожертвовать своим семейным благополучием ради
привычного душевного спокойствия.
Она боялась свирепой хозяйки, но в этом страхе было даже что-то приятное. Когда она помогала
госпоже Ню тиранить мужа, распоряжаться Тигренком или просто делать покупки, это чувство еще
больше усиливалось: она ощущала себя помощницей незаурядного человека и тем удовлетворяла свою
страсть. С возрастом эта страсть росла в ней, как будто она боялась в один прекрасный день умереть и
не выполнить до конца свою миссию. Она делала все это не ради денег, а ради души; душа ее постоянно
алкала, и никто не мог успокоить ее, кроме госпожи Ню.
Когда у хозяйки появился наследник, тетушка Лю возрадовалась, решив не покидать своего поста до
тех пор, пока не ослепнет на оба глаза. Если бы хозяйка превратилась в бодисатву Гуаньинь*, тетушка
Лю вечно стояла бы рядом с ней и подавала младенцев для благословения. Появление кормилицы было
для нее страшным ударом. Прихвостень больше всего боится кандидатов в прихвостни — тем более что
еще не известно, кто из них будет ближе к вожделенному хвосту. Когда она ела вместе с Цзи, она все
время думала о ее слишком большом рте, потому что человек с большим ртом не имеет права
находиться в городе. К тому же Цзи вечно чувствовала себя обиженной, а тетушка Лю не понимала, как
можно испытывать подобные чувства, находясь под началом госпожи Ню,— это просто бессовестно!
Старая служанка была очень верным человеком (точнее, собакой); она желала успеха только своей
хозяйке и искренне радовалась ее успеху. В ее голове не укладывалось: как Цзи может нянчить ребенка
самой госпожи и при этом еще чувствовать себя недовольной.
*
Но она была не в силах прогнать кормилицу и к тому же понимала, что ребенок нуждается в молоке.
Все это, помимо ненависти к Цзи, постепенно выработало в ней безотчетную неприязнь к Небесному
дару. Если бы он был настоящим мужчиной, он просто отказался бы от груди. Конечно, она не могла
высказать это открыто. Когда хозяйка расхваливала приемыша, тетушка Лю всемерно присоединялась к
ней, не забывая добавить несколько уколов по адресу Цзи. А когда хозяйка была недовольна Небесным
даром, тетушка Лю пользовалась возможностью и нападала на него. Она была способным прихвостнем.
Кормилица, страдая от уколов тетушки Лю, немедленно щипала Небесного дара — то ли проникаясь к
нему большей нежностью, то ли срывая на нем свою злобу. Как видим, чтобы расти рядом с
необыкновенной личностью и ее прихвостнями, надо предварительно запастись крепким задом.
Вообще-то Небесный дар уже умел смеяться, но это было напрасной тратой сил, так как его смехом
почти никто не наслаждался. Кормилицу интересовал не смех его, а плач, точнее, отсутствие оного,
потому что тогда ее меньше ругали. Тетушка Лю смотрела на него одним глазом и не могла разобрать,
смеется он или плачет, а когда разбирала, не спешила докладывать правду. У нее была совсем другая
цель,— услышав плач ребенка, она тут же начинала бормотать:
— Ну что за нянька, никогда не видела таких, все время ребенок у нее плачет!
Бормотала она как бы про себя, но именно как бы. Если это слышала хозяйка — прекрасно, если
кормилица — хорошо, если кто-нибудь другой — тоже пригодится. А тетушка Лю умела организовать
дело так, чтобы ее бормотание «про себя» слышали.
Госпожа Ню любила детский смех, но, неизвестно почему, при ней Небесный дар никогда не смеялся.
Естественно, что она не верила кормилице, которая докладывала ей о том, что ребенок разевает рот и
улыбается. А тетушка Лю считала, что кормилица лжет нарочно, чтобы снискать расположение хозяйки
и попасть в класс собак. Старая собака, встретив новую, злится еще больше, чем при виде кошки. Она
даже просила хозяйку:
— Госпожа, выругайте как следует няньку, а то она врет и не краснеет! Я ни разу не видела, чтобы
Небесный дар смеялся!
И все-таки Небесный дар смеялся, это видел, например, господин Ню. Нельзя сказать, чтобы младенец
уже умел различать людей, но перед приемным отцом он смеялся чаще, чем перед другими,— может