Unknown

Я отсчитал и передал в дрожащие, морщинистые руки добрую часть имевшейся у меня наличности. Букинист, покраснев от возбуждения, принялся лихорадочно разгружать повозку и, наконец, извлёк тяжёлый фолиант. Глаза его увлажнились, и он нежно погладил тиснёную обложку телячьей кожи и даже поцеловал, словно прощаясь с дорогим другом, изображённый на ней профиль Сервантеса.

- Я, собственно, собираюсь преподнести книгу в подарок одной юной очаровательной особе, - пояснил я, принимая на руки словно младенца, любовно запелёнатый стариком в светлую фланель покупку, - возможно, вы знаете ту милую девушку, что была возле вашего прилавка сегодня днём. Её зовут Вера.

Бретонец просиял:

- Ну, это же всё объясняет - дела сердечные... Настоящему чувству ничто не помеха: ни война, ни глад и мор, ни конец света! Кстати, меня в Сен-Мэло все зовут папаша Гвенель. Конечно же, я знаком с Верой, ведь она моя постоянная клиентка. Бедняжка тратит на книги добрую часть своих скудных доходов. Она работает секретарём у местного нотариуса, приходящегося ей дальним родственником. В моего, пардон, теперь вашего Дон Кихота девушка просто влюблена, так что с подарком вы попали прямо в яблочко, - старик лихо подмигнул мне, - мсье на правильном пути...

Я поклонился, благодаря за добрые слова, и сказал:

- Извините, что сразу не представился. Меня зовут Эдмон. Я коммерсант из Лотарингии. У меня к вам большая просьба. Если вас не затруднит, вручите это моё приобретение адресату и пожалуйста, не говорите Вере, что это мой дар.

Папаша Гвенель торжественно принял фолиант обратно и величаво заявил:

- Мсье Эдмон, может положиться на старика Гвенеля. Моё имя переводится с бретонского, как благородный.

Мы были отчаянно счастливы с моей Верой целый месяц, и я благодарен за это судьбе, ведь у большинства людей на этой планете не наберётся за всю жизнь и одного дня такого чуда. Как-то после дневной любви, положив свою милую головку мне на грудь и, глядя мне прямо в глаза, Вера даже не спросила, а заявила вполне уверенно:

- Нет, милый, ты вовсе не француз и совсем не Эдмон. Ты и не эльзасец. В тебе видна порода и порода многовековая. По-моему, ты немец и не из простой семьи.

Мне ничего не оставалось, как открыть Вере всю правду. Я и сам уже тяготился своей легендой и в оправдание привёл лишь довод о том, что француженке, пусть даже бретонке, весьма непросто и даже опасно встречаться с немцем в открытую. Слишком велик шанс получить от земляков несмываемое клеймо "бошевской подстилки"... Вера с печалью, но была вынуждена со мной согласиться.

- Наверное я плохая патриотка, если позволила себе влюбиться во врага-оккупанта, - вздохнула она.

Потом я на три месяца ушёл в боевой поход на своём "Чиндлере" и когда вернулся, то узнал, что меньше, чем через пять месяцев стану отцом. Я решил твёрдо - мой ребёнок будет законнорождённым. Я не был слишком религиозен, однако выяснилось, что мы оба католики по рождению и знакомый с Верой священник, из небольшой церкви на побережье, готов нас обвенчать. Узнав, что я немецкий морской офицер, святой отец не на шутку перепугался, но я подкрепил его смелость крупным пожертвованием и получил согласие на венчание. Настоятель прихода, однако, выдвинул обязательное условие – письменное разрешение моего начальства. Я раздражённо спросил:

- Должно ли оно быть на латыни?

- Можно и по-немецки, - смиренно ответил святоша - но подпись и печать нужна обязательно. Сказано в Евангелии: "Нет для Господа не эллина, ни иудея..." (здесь святой отец осёкся), но это после смерти телесной, а при жизни с документом спокойнее.

  Командир нашей флотилии был человеком неглупым и порядочным. Он выдал нужную бумагу без лишних вопросов, лишь проворчав напоследок:

- Надеюсь, Отто вы понимаете, что делаете? Впрочем, я не намерен вмешиваться в ваши сугубо личные дела, - и с кривой усмешкой добавил, - хорошо ещё, что ваша избранница бретонка, а не француженка. Для наших идейных бюрократов кровь бретонцев куда как ближе к арийской, чем у испорченных цыганами и евреями галлов.