Университеты

– Риба! – громко объявил один из пожилых мужчин, играющих во дворе в домино, и там шумно загомонили…

… но за соседним столиком перешумливали их, азартно лупася картами по носатой физиономии проигравшего.

– … по морде! – прищурившись, приговаривал бьющий, азартно подрагивая пейсами, – По наглой жидовской морде!

Наглая морда жмурилась, вытягивая шею и опухший нос, и только шмыгала соплями после каждого удара. Пейсов у рожи, что характерно не было, равно как и прочих признаков богоизбранного народа. Впрочем… а кто ещё мог поселиться в квартале, выкупленном иудеем для иудеев?

Экзекуция закончилась, и пострадавший, почесав задумчиво распухший орган и отставив в сторонку загипсованную ногу, принялся тасовать засаленную колоду, шмыгая то и дело носом. Товарищи его, галдя все одновременно, достали, как по команде, папироски.

Окутанные сизым одеялом табачного дыма, они сидели под цветущей жакарандой, и вокруг была сплошная Одесса! Немножечко пока Африка, но Сёмы, Фимы и Лёвы настроены оптимистично, с упорством бульдогов пережёвывая реальность под себя.

Мужского народа бездельничает по дворикам всего ничего, и все сплошь старые и калечные, но шума они, по мнению Пономарёнка, создают больше, чем русская деревня на Пасху.

– Мине кажется, шо я и не… – начал было Мишка, но сплюнул, – вот же ж! До чего прилипчивый диалект!

Глядя внимательно по сторонам, он шёл по жидовскому кварталу Дурбана, который вроде и ни разу не Одесса, но местами – да, и даже – таки да со здрасте и дежавю! Зная по опыту, что если спросить за адрес, то ему скажут и покажут, причём всем кварталом, особенно если узнают.

Надвинув поглубже соломенную шляпу, Мишка, одетый в лёгкий чесучовый костюм, двинулся по дворам и дворикам, выискивая заветную «Жакаранду после третьего поворота… ну там, где чистильщиком Мфане-гуталин!» С номерами домов и даже картой города в Дурбане местами пока совсем никак, и это не большое упущение Ёси Бляйшмана, а совсем даже немаленький его гешефт! Если кто понимает…

… то это новоявленные аборигены, пользуясь вовсю попустительством и благоволением властей в лице Ёси. Потому будет узаконивание, внесение в реестры и кадастры, но это будет потом, и возможно – сильно.

Это немножечко коррупция и кумовство, но иногда и они бывают на пользу, если не злоупотреблять ими слишком сильно, долго и глубоко. Когда центральная власть не понимает толком, что же ей таки делать, можно отдать некоторые вещи на откуп тем, кто хотя бы делает!

Потом уже будет ата-та и ай-яй-яй, награждение непричастных и наказание невиновных. А пока люди делают бизнес и немножечко гешефт, отстраивая заодно Дурбан в меру своего понимания и коммерческих интересов.

Закон и Власть смотрят на коммерческие и личные интересы, как людям удобно и надо, делая на карандаш и помечая корябаньем в нужных местах. А потом оп-па! И всем почти удобно и правильно, кроме тех, которым нет и опоздали.

Нужный дворик никак не находился, зато в изобилии находились высохшие добела собачьи какашки и раздувшие, с копошащимися червями, трупы и трупики животных. Они не то чтобы бросались под ноги и в глаза, но некая общая неухоженность и неустроенность чувствовалась остро, вопия о необходимости дворников и муниципальных служб, а не как сейчас!

Неустроенность чувствовалась и в грудах строительного мусора, убираемого явно не вдруг, в растаскиваемых на кирпичи домах, порушенных артиллерией при штурме, и каком-то впечатлении военно-строительного хаоса, царящего в квартале. Повсюду груды кирпичей и камня, строительные леса, цементная и известковая пыль, пятна краски и штабеля досок, которые приходилось порой обходить и объезжать. Шумно, суетно, толкотно, и полное ощущение одной сплошной стройки.

А чуть в стороне – тихие дворики с выстроенными на скорую руку халабудами-времянками и носатыми обитателями, орущими «Риба!» и зовущими детей кушать. Халабуды эти, если за них не берутся власти, имеют привычку переживать всех и вся, но людям сперва удобно и быстро, а потом так и надо!

Обыденность привычной жизни тесно переплеталась со строительной суетой, снующими вокруг кафрами на подсобных работах, с трупиками животных и вездесущими африканскими мухами, откормленными и матёрыми. Мухи лезли в лицо, глаза и рот, и если кто небрезгливый и с лужёным желудком, он мог как птица небесная, не заботиться о пропитании.

Пахло потом, известковой пылью и близким океаном. Иногда – жарящейся в оливковом масле рыбой, чесноком и закусками, рецепты которых передавались строго по женской линии со времён египетского пленения.

– Роза! – заорала идущая впереди женщина, трагически перекрещивая полные руки на неохватной груди, туго обтянутой пропотевшей выцветшей материей, – Штоб ты была здорова, как я богата! Это ты, или тобой очень похоже притворяется какая-то старая проститутка?!

Голос её звучал и рокотал, обволакивая дома и прохожих, обещая трагедию, комедию и козырный интерес разом.