Читаем Университетские истории полностью

– Но там о другом совсем! О том, что писатель никому не нужен. На улице темень, дожди, снег, депрессия, государство лезет, чего-то хочет. А писатель кому-то должен быть нужен. Человек не может без одобрения, внимания и прикосновений – он дохнет. И вот эта Маргарита в одном лице и читатель, и любовница, и жена, и муза, – сказала Лена.

– Ну тогда понятно… Тут можно и ноготочки потерпеть, – уступил Щукин.

– А исключения есть? – спрашивает Лена.

– Есть два. Жены Толстого и Достоевского. Жена Толстого переписывала его рукописи, чтобы ему править удобнее было, но при этом не вникала особо, что переписывает и советов не давала. «Вчера Левочка писал что-то грустное. Что-то там у него герои все ходят с места на место. Барыня какая-то от мужа ушла. Переписала две тетрадки». А жена Достоевского – вот это действительно титан. Уважуха! Ее книга воспоминаний моя любимая!

И Щукин ударил себя кулаком в грудь.

– Но ведь у писателей очень плохо с самодисциплиной. Он две буковки напишет и отвлекается. Вот тут и нужна муза! – сердито сказала Лена.

– Это – да, это в самую точку, – вздохнул Щукин. – Но для этого есть прекрасный метод! Идеальная современная муза должна находиться где-нибудь в пределах видимости, и все время повторять: «Пиши-пиши-пиши!» или «Дайденег», «унаспродуктовнет». Вот это проверенный метод. А остальное все не работает.

ВЕЛИКИЙ ПИСАТЕЛЬ

Два писателя спрятались за дверью буфета, а это была хорошая такая дверь, деревянная, надежная, и договаривались между собой.

– Давай так! Ты будешь всем говорить, что я великий! А я буду всем говорить, что великий ты! Понимаешь? Потом мы найдем третьего. И он тоже будет говорить, что мы великие! А мы, что великий он!

– А если он не будет великий? – тупо спросил второй писатель.

– Ты идиот и графоман! Какая разница? Ты не понимаешь, как устроен литпроцесс! Никто никого не читает, но все образуют всякие там литературные партии, потому что надо же выживать… Тут как в сказке о голом короле. Если ты слышишь все время, что кто-то великий, то покупаешь его книгу и начинаешь всем говорить, что она тебе нравится! На всякий случай, чтобы быть как все… Ну понял, как все работает?

– Не-а.

– О небо! С кем я связался! Короче, потом мы находим четвертого, лучше всего критика, и говорим ему: слушай, как там тебя, критик! Мы будем говорить, что ты великий критик, а ты говори, что…

Тут писатели заметили профессора Щукина, который шел по коридору в буденовке и вез за собой игрушечную машинку. Писатели переглянулись, подскочили к нему бочком и начали бубнить:

– Слушай, Щукин! Ты говори всем, что мы великие!

– Я не стайный, – сказал Щукин и, всхлипнув, поправил буденовку.

САМОЕ БОЛЬШОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ

Доцент Мымрин сказал:

– Самое большое удовольствие мужчина испытывает, когда узнает, что станет отцом. Даже, наверное, не сам ребенок, а некое радостное предожидание. Ну как в детстве ждешь первого января, чтобы заглянуть утром под елку. А все остальные удовольствия, даже если бы мне Нобелевскую премию дали или подарили спортивную машину – ну такое все… даже говорить не буду.

– Детей надо не только рожать, но и воспитывать! – ответила жена Мымрина. Она всегда знала, как испортить мужу настроение.

КОНСТРУКТИВНЫЙ ПРОБЕЛ

– Есть одна вещь, которую никогда не поймет ни одна женщина. Не потому что женщины плохие, просто тут у женщин какой-то баг в сознании, конструктивный пробел, я бы сказал. Одним словом, мужчине очень важно ощущать себя любимым, чтобы он мог заняться чем-то другим и вообще не думать о любви, – сказал профессор Щукин.

– И, кстати, ребенку тоже, – подумав, сказал доцент Воздвиженский.

– Чего ребенку? – не понял Щукин.

– Ребенку тоже, – повторил Воздвиженский.

МАЙ ЛАЙФ – МАЙ РУЛС

Аспирантка Лена купила майку с надписью «Мое тело – мое дело», пришла в университет и стала ходить взад и вперед перед аспирантом Костей Бобровым. Она решила, что Костя спросит ее про майку, а она скажет: «Май лайф – май рулс! Майка – это мое личное пространство!» и гордо отвернется.

А Костя про майку ее спрашивать не стал и говорит:

– Пошли в буфет!

Лена растерялась, потому что она про буфет никакого ответа не приготовила, и кричит:

– Майка – это мое личное пространство! – и побежала дальше.

А тут доцент Югов выскакивает:

– Ой, девушка! Что у вас на майке написано? Вы, наверное, в партию какую-нибудь записались?

Югов вечно подозревал, что все в партию записались. Ему скажут: «Я люблю фрукты!» А он сразу: «Ой! Да вы, наверное, в партию какую-нибудь записались?»

– Май лайф – май рулс! – гордо ответила Югову Лена и пошла в библиотеку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки