Университетская роща

Любому садовнику знакомо это переменчивое чувство зыбкости, неуверенности, осенней грусти: в саду уж все убрано, подготовлено к зиме, деревья наги и беззащитны, земля затихла — а снега нет, и сырой ветер уныло кружит почерневшие листья.

Крылов не любил этого безвременья, избегал подолгу бывать в парке, загружал себя иной работой.

Природа умна, и ничего в ней зря не происходит. Самая большая скорость — это всего-навсего постепенная сменяемость одного состояния другим. Деревьям, и кустарникам, и травам тоже необходимо время, какой-то роздых перед тем, как погрузиться в спячку или, наоборот, пробудиться по весне. И не их вина, что человек эти естественные состояния воспринимает то по-осеннему печально, то по-весеннему восторженно. А на подлинный трагизм природы не обращает внимания.

Вот, к примеру, деревья. От близости к человеку они не только выигрывают, но и проигрывают. В первом случае речь идет о культурных посадках: сады, парки, охраняемые дубравы… Во втором — пожары, бессмысленная порубка, жестокая лесодобыча… Крылову вспомнилось зрелище, поразившее его в Казани. Стояла глубокая осень, вот-вот грянут морозы, а тополи и липы на городских улицах зеленели вовсю. Обманутые вечерним освещением керосино-калильных фонарей, они, верно, думали, что световой день еще долог и, стало быть, зима за горами… Они так и ушли под снег, под завывание ранней метели, не подготовившись, зелеными. Больно было смотреть на их живые скрюченные листья… Не так ли и душа человеческая, доверившись искусственному свету и ласке, распахивается в чистосердечном порыве — и никнет, и страдает от нежданных холодов?..

«Нынче у меня все, благодарение господу, идет, как тому и полагается следовать, — утешил сам себя Крылов, не в силах оторвать взгляда от взъерошенного мокрого парка. — Деревья листву бросили, в дремоту вошли. Кто боится морозов — рогожей укутан. Кто ветроломок, как ива или крушина, к опоре подвязан. Отчего не зазимовать? Не впервой…».

Стараясь не шуметь, он оделся, попил чаю на кухне. На прощанье заглянул к жене.

Маша спала полусидя, на высоких подушках. Ночью ей было нехорошо — задыхалась, не могла задремать. Теперь бледное исхудавшее ее лицо, кажется, успокоилось и похорошело. Капельки пота выступили над тонкими, нервно изломанными бровями, и это казалось добрым знаком.

Бедная Маша… С какой неохотой она последовала за ним в Сибирь и как самоотверженно делает вид, что все ей нравится, что жизнь отладилась. Скучно, скучно ей живется с ним. Что она видит? Пустые, небогато убранные комнаты, клетки с птицами, домашние цветы, книги. Детей нет. Хозяйство не занимает и трети времени. Сквозь замерзшие окна с двойными рамами пять-шесть месяцев кряду глядит белая зима. То примется Маша вязать — и на полдороге оставит это занятие. То решает кроить себе платье, да не выберет фасона. Всюду лежат раскрытые на какой-нибудь странице, непрочитанные книги. Маша сердится, когда Крылов расставляет их по полкам. Он уж теперь и не трогает ничего в ее комнате. Приискать бы ей какое занятие, дело, да вот беда — нездоровье…

Он прикрыл дверь, вернулся на кухню. А что если приготовить чай с лимонником, душицей и листом смородины? Может быть, жене понравится…

Воодушевленный этой мыслью, Крылов заторопился — и обронил стеклянную банку.

— Лиха беда почин: есть дыра, будет и прореха! — обрадованно водворился на кухню Пономарев. — Доброе утро, Порфирий Никитич. Слава богу, не разбился сосуд, только шумы произвел.

— Доброе, доброе, — тихонечко проворчал Крылов, досадуя на свою оплошность. — Что рано поднялся, Иван Петрович? Я помешал?

— Нет, не вы, — махнул рукой Пономарев. — Мне хоть из револьвера Лефоше стреляй, из самого большого калибру, и то не разбудишь, коли я спать желаю. А уж коли не желаю, когда мысли одолевают — не уложишь!

— Какие же мысли? — машинально спросил Крылов, составляя чайный сбор.

— А разные, — Иван Петрович потуже запахнул старенький байковый халат и удобно расположился в плетеном кресле. — Я вот давеча был на чтениях в народной библиотеке. У Макушина. Буткеев лекцию производил. С большим числом туманных картин. Интригующе, слов нет!

— О чем лекция-то? — вздохнул Крылов, понимая, что теперь ему не уйти из дома, покуда Иван Петрович не выговорится.

— О строении солнца, — доложил Пономарев. — О протуберанциях и солнечных пятнах. Буткеев-то по Секки излагал, я ничего не понял! Одно уловил, что теперь наше светило будут спектрально изучать. Новейшим способом. Это как — спектрально?

— Ну, во-первых, спектральный анализ не такая уж новинка, — ответил Крылов. — Во-вторых, я не специалист, но полагаю, что физики намерены всерьез заняться исследованием солнечного луча. Из чего состоит, хотят узнать.