Университет впервые представился сознанию Джима как нечто единое, живое — и смертельно опасное. Не гнездилище зла, а само зло!
Нелепые, иррациональные мысли. Он это понимал, но избавиться от них не мог.
Баста, завтра надо непременно переговорить с профессором Эмерсоном. Пора выяснить, насколько ненормален тот сумасшедший бородач. Трезвомыслящий профессор Эмерсон поможет расставить все точки над "i" и отделить бред от реальности.
— Ну и что ты думаешь теперь? — спросил Хоуви. — По-прежнему полагаешь, что это естественный ход событий?
— Я никогда не называл происходящее естественным.
— А как ты его назовешь сейчас?
— Не знаю.
Они помолчали, погрузившись в невеселые размышления.
— Включи-ка музыку, — наконец сказал Хоуви. — А то тишина как-то давит.
Джим встал и подошел к книжной полке — там находился небольшой запас лазерных дисков.
— Что поставить? — спросил Джим.
— Без разницы.
Джим выбрал группу "Джудибетс" и сунул диск в проигрыватель. Через несколько секунд комната наполнилась начальным гитарным проигрышем классной песенки "В зарослях спутниковых антенн".
— Да, — сказал Хоуви. — чуть было не забыл! Пока вы вместе с Ричардом проявляли снимки в темной комнате, приходила какая-то девушка. Она принесла заметку в виде письма к главному редактору. Спрашивала тебя. Я сказал, что ты очень занят. А заметку положил на твой стол.
— Почему ты не попросил ее подождать?
— Зачем? Спеха не было. Ведь заметка не в номер.
— Тьфу ты, черт!
— Ага! — понимающе протянул Хоуви.
— Она еще что-нибудь говорила?
— Все допытывалась, когда можно с тобой связаться. Я сказал, чтобы приходила завтра. Она обещала.
— Хорошо. — кивнул Джим. — Прекрати ухмыляться, болван!
— Как так получилось, что я про нее ничего не знаю?
— Знать еще нечего. Я только собираюсь пригласить ее на первое свидание.
— Она того стоит, — сказал Хоуви.
— Штука в том, что мы посещаем один семинар. Если у меня будет пролет — сам понимаешь...
— А что тут бояться? Ну, пересядешь в другой конец аудитории — и все.
— Э-э, не говори. Ходишь как оплеванный и стесняешься глаза поднять.
— Не знаю. В таких ситуациях не бывал, — сухо прокомментировал Хоуви.
Джим помолчал, а затем решился спросить:
— Как вышло так, что ты "в таких ситуациях не бывал"?
— Да уж так вышло. — нехотя отозвался Хоуви.
— Нет, я серьезно спрашиваю.
— А на фиг мне кого-то на свидание приглашать?
— Что значит "на фиг"? Очень даже не на фиг! Я ведь не в смысле секса. Или, точнее, не только в смысле секса...
— Зачем добиваться того, чтобы кто-то ко мне привязался? Все равно мне скоро помирать. Одно расстройство. Разве сам не понимаешь?
— Но я-то к тебе привязался.
— А у меня и на твой счет были сомнения. Дружба с тобой, можно сказать, мой большой грех.
Джим хотел благодарно улыбнуться, но лицо свела болезненная судорога.
Все летит в тартарары, нигде ничего хорошего. Университет превратился в огромный кусок дерьма. Здоровье Хоуви резко и необратимо ухудшается. Хоть волком вой на луну...
— Ты что? Не хмурься, — подмигнул Хоуви. — Я насчет греха пошутил. Ты ко всему слишком серьезно относишься. Жизнь есть жизнь. Жестокая штука. А ты не бери в голову.
Джим печально помотал головой. — Я и не беру, — сказал он, зная, что лжет и что Хоуви знает, что он лжет. — Я и не беру...
3
По дороге из университета домой Фейт остановилась у бензоколонки "Тексако" на углу Империал-стрит и Кампус-драйв. Других машин не было, и владелец колонки, средних лет араб, сразу же направился к ее "фольксвагену". Девушка вышла и открутила колпачок бензобака.
— Добрый вечер, — сказал араб.
— Добрый вечер, — отозвалась Фейт. Пока она заправляла машину, у них завязался разговор.
— Вы студентка? — спросил владелец бензоколонки.
— Да.
— Из Бреа?
— Ага.
— Во время беспорядков были там? Она отрицательно мотнула головой.
— Только слышала про них. Араб печально вздохнул и заявил:
— Не нравится мне этот университет. Что-то с ним неладно.
Фейт ничего не ответила, только посмотрела на мрачное лицо хозяина колонки. Но внутри нее словно молния полыхнула. Странные слова араба попали в самую точку — ведь в последние дни именно это было самым больным вопросом для Фейт. Однако не боль она испытала, а приятное чувство разделенной ноши, которую до сих пор считала своей и только своей.
Становилось не по себе от того, что совершенно посторонний человек так отзывается об университете в Бреа. И вместе с тем услышать такое от постороннего человека было облегчением. Прежде она мучилась от необоснованности и невнятности своих страхов и казалась себе не то дурочкой, не то полусумасшедшей. И вот кто-то со стороны подтверждает, что интуиция ее не подвела и не она одна видит неладное. Конечно, это было большим облегчением.
— Если совсем честно, — сказал мужчина, — то я уже давно недолюбливаю этот университет. Моя дочь проучилась там год, а затем перевелась в Ирвин. Когда она жила в общежитии в Бреа, студгородок ей совершенно не нравился — и я был согласен с ней. Поэтому я сразу же поддержал ее, когда она надумала сменить место учебы.