Уникум

Та не спала, меня ожидала при керосиновой лампе — электричество выключили. Я стал проверять сидор. Котелок германский на месте, внутри кружка и ложка в наличии, тут же заварка для чая и сахар с солью. Фляжка трофейная, кусок мыла и полотенце, бритвенный набор, один нож складной. Сухарей двадцать штук, две банки тушёнки, пачка макарон и сало, завёрнутое в тряпицу, пять луковиц и три головки чеснока свежего урожая. Как я и просил, приготовила провизию долгого хранения. В общем, практически повторялся тот же набор, что я брал, когда закончил курсы сержантов. Света, конечно, удивилась, но приняла мою версию, что по мне ударил противник генерала Потапова, который меня награждал. Не страшно, я не расстроился. Война долгая, ещё повоюем. Эх, жаль, времени нет поработать по хозяину Карповича. Тот жив, а у меня Света остаётся, как бы под удар не попала.

Утром Светлана меня плотно покормила, и мы отправились к военкомату. Я в гражданке шёл, как будто только что мобилизованный. Отдал повестку дежурному, тот внёс в журнал, велел ожидать, меня во вторую команду включили, после чего мы стояли со Светой. Кстати, к ней из Ленинграда на днях должны родственники приехать. Сестра с сыном. Это я посоветовал. Давно ещё, но те только сейчас сподобились, ладно, хоть до окружения Ленинграда успели. Я об этом в письме Сталину тоже писал. А теперь с этими делами даже и не знаю, когда следующее отправлю. Наконец поступил приказ строиться второй команде, мы нежно обнялись, рука практически не беспокоила, и я встал в колонну. При мне сидор за спиной, аккордеон на левом плече, так и выступили в сторону железнодорожного вокзала. Хм, любопытно. Минский вокзал. Это выходит, на Смоленское направление? Будет интересно на эту битву поглядеть собственными глазами.

Добрались благополучно, после чего приказ на посадку последовал. В теплушки, естественно. Набились до полного, прилечь негде. Я устроился на нарах, успел отхватить. Вещмешок под голову, ноги поджал, места мало, и стал наигрывать мелодию без песни, просто под настроение попурри устроил. Народ затих, и под перестук колёсных пар я играл разные композиции. А когда устал, остановился. Почти сразу начался шум разговоров, многие возбуждены были: на войну едем. Ну, лично я в этом сомневаюсь. Чтобы необученный и не обмундированный молодняк сунули в мясорубку? Хм, а вполне в духе наших красных командиров, чем больше бойцов положишь, тем выше награда. При этом я не ругаю их, просто их так воспитали и обучили, вот и действуют шаблонно, и немцы их бьют. Сам я надвинул кепку на глаза, старясь не отсвечивать. Моё лицо часто мелькало в газетах, какой-нибудь глазастый может и опознать, а своё инкогнито я открывать не собирался. Оно мне надо? Буду по-тихому воевать, соприкасаться с историей как участник самой страшной войны в истории Земли.

К моему удивлению, ехали мы целые сутки с редкими остановками. Эшелон гнали как на пожар. Не было высадки в запасном полку. Не было выдачи обмундирования и оружия, обучения хотя бы основам военной службы и устава. Нас просто везли на войну. Я уже выяснил, две трети парней в вагоне не служили и ничего не знали, кроме того, что в фильмах показывали, а там лилась откровенная пропаганда. Потому и были уверены, немцы не побиты только потому, что их ещё не призвали, и теперь были в предвкушении, как они погонят немцев до самой Атлантики. Моё инкогнито было раскрыто ещё вчера, я был наивен, когда думал, что смогу сохранить его. Поначалу и не верили, что я тот самый Бард, врать я не хотел, а уклониться от прямого вопроса не смог, поэтому нехотя подтвердил.

— Но как так? — озадачился парнишка примерно моих лет, другие были в таком же состоянии.

— Решением военного суда был разжалован в простые красноармейцы с лишением наград. Правда, последнее судья явно по привычке добавил. Он меня не узнал и удивился, узнав, что награды у меня уже есть. Оказалось, его не поставили в известность, что я герой Советского Союза, а вот так просто без санкции сверху лишить наград он не мог, а уже не вернёшь, всё оформлено. Так что я еду на фронт как простой красноармеец. Куда попаду, не знаю.

— А за что судили? — спросил другой призывник.

— Ха, за мародёрство, — засмеялся я, а увидев вокруг вытаращенные глаза, пояснил: — Я признаю право трофея. Если ты убил солдата противника, то всё, что с него, это твоё. Ну, кроме оружия и документов, это командиру сдать нужно. Если труп чужой, не тобой убит враг, то снять что-либо — это уже мародёрство. Я снимал трофеи с убитых своими руками, так все делают на фронте, но мне приписали именно мародёрство. Причём доказательства и свидетелей предоставить даже и не думали, но всё равно вынесли приговор.

— Это какие трофеи? — спросил тот же парнишка.

Я показал наручные часы и, вывалив из вещмешка содержимое, продемонстрировал котелок, фляжку, складной нож, бинокль, бритвенный набор. В общем, мелочёвку.

— Вот за это и был приговор. Моё сгорело в танке, а я вернул за счёт немцев, вот и решили наказать для вида.