Умру вместе с тобой

Женщина была темнокожей. Ее лицо с тонкими точеными чертами поражало породистой красотой. Такой неповторимой особенной красотой обладают только женщины Африки.

– Она иностранка? – спросила Катя.

– Нет. Она не иностранка. Она гражданка России, хозяйка дачи. Ее знакомая, которая обнаружила тело, сказала нам, что ее отец был из Ганы, учился у нас здесь. А мать русская. Она давно построила эту дачу здесь, в научном кооперативе.

Афия Кофи выглядела лет на тридцать восемь. Катя не заметила крови ни на ее одежде, ни на лице.

– Дождь всю ночь лил. Дождь все смыл. – Миронов словно угадал ее мысли. – И кровь, и следы. Если таковые были. У нее черепно-мозговая травма. Ее ударили по голове чем-то тяжелым.

– И удар нанесли, когда тело было в положении лежа, – откликнулся эксперт, который надевал на кисти трупа пластиковые пакеты. – Очень сильный удар. Второго не потребовалось. Ей раскололи череп.

Катя тоже смотрела на руки убитой – темные тонкие пальцы и ногти, покрытые розовым прозрачным лаком. Идеальный маникюр. Но под ногтями – глина. Женщина царапала землю в агонии.

– Других повреждений вроде нет, – констатировал патологоанатом. – Но она же одета. Конкретно скажем уже при вскрытии. Ну все, мы забираем тело. Увозим.

Это он сказал не Миронову, а следователю. Катя, чье внимание было целиком поглощено ужасным зрелищем, лишь сейчас отвлеклась и увидела всех: и того же следователя, и сотрудников Солнечногорского УВД, и местное начальство. Миронов как раз подошел к начальнику УВД, тот что-то тихо ему приказывал. Миронов кивнул. Затем он повернул назад, оглянулся и кивнул незаметно Кате.

Тело Афии Кофи Бадьяновой-Асанте осторожно подняли, положили сначала на брезент, потом начали паковать в черный пластиковый мешок. Понесли от берега на руках – «Скорая» не могла сюда проехать, не увязнув в глине.

– Вы сейчас куда? – тихо спросила Катя, нагоняя Миронова, который явно звал ее с собой.

– Допрошу детально нашу единственную свидетельницу, ту, что тело нашла. Она ее приятельница давняя. Некая Журавлева Полина. С ней была истерика, когда мы приехали. Она так кричала. Все порывалась куда-то бежать, сводить с кем-то какие-то счеты.

– Какие счеты?

– Она утверждает, что знает, кто убил Афию. – Миронов повернул к даче за высоким синим забором.

Глава 7 Обвинение

Полина Журавлева поразила Катю своим видом. Ровесница Афии, она сейчас выглядела постаревшей лет на десять, нет… на тысячу лет. Растрепанные темные волосы, опухшее от слез лицо. Воплощение безграничного отчаяния и боли.

Она стояла в проеме калитки, распахнутой настежь, и словно ждала их. И этот проем калитки маленькой старой уютной подмосковной дачи, скрывающейся среди золотых кленов, яблонь и пламенеющих рябин, зиял, словно открытая рана.

– Я к нему ходила. Его нет. След простыл. Все заперто, – известила она их громко. – Но он был здесь вчера.

– Я же просил вас этого не делать, Полина, – сказал Владимир Миронов.

– Я не могу сидеть сложа руки, когда ее убили. Чего вы опять явились ко мне? Почему вы не ищете его? Не объявите его в розыск?

– Мне нужны от вас дополнительные сведения о вашей близкой подруге. – Миронов подошел к ней вплотную.

Катя держалась позади и пока не вмешивалась. Облик Журавлевой, внешне самой обычной молодой женщины, слегка полноватой, явно интеллигентной, ухоженной, не чурающейся моды (об этом говорила ее стильная спортивная одежда хороших марок), сейчас внушал тревогу. Угрозу. В мягких чертах ее округлого лица, женственного и миловидного, вместе с безысходностью, отчаянием и великой, почти физической болью читалась маниакальная решимость. На какие поступки?

– Пожалуйста, вам надо успокоиться. Ваши показания для нас чрезвычайно важны. Мы без них не можем двигаться дальше. А нам это необходимо. Вы понимаете?

– Да.

– Может, мы пройдем на участок и присядем?

– Нет. Разговаривайте здесь. Я должна оставаться тут.

Катя оглянулась – лесное озеро отсюда, от дачи Журавлевой, не разглядеть. Но зато видна проселочная дорога среди сосен. И поворот.

Она в своей калитке, как часовой. Чего она ждет?

— Как давно вы были знакомы с Афией? – спросил осторожно Миронов.

– Со школы. Мы вместе учились.

– А ваши матери, как вы сказали мне в прошлый раз…

– Они обе преподавали в Университете дружбы народов. В Лумумбе. Моя мама – русский язык для иностранцев. А Евгения Матвеевна, мама Афии – историю Африки и этнографию.

Журавлева отвечала четко, как автомат. И глядела не на них – мимо.

– И вы сейчас тоже преподаете в Университете дружбы народов?

– Да. Я преподаю в РУДН на подготовительном факультете филологию.

– А она где работала?

– Она искусствовед. Куратор в Музее Востока.

Катя вздрогнула. Как странно… Владимир Миронов объявился спустя столь долгое время, прошедшее с того памятного дела. И вот снова музей забрезжил. Совпадение ли это? Или наше с ним новое дело полно таких вот «странностей» и это совсем не случайно?

– Вы приехали на дачу сегодня утром? Вы договаривались с Афией? Вы знали, что она тоже на даче?