Как только он положил мою руку в свою, я тут же почувствовала себя в безопасности.
Я откинула голову на изголовье сидения и закрыла глаза, чтобы ехать так оставшийся путь.
Такси остановилось перед десяти футовой каменной стеной с массивными железными воротами.
Их перекладины были закреплены на черных металлических листах, который загораживали любой обзор того, что было внутри.
Толстые виноградные лозы глицинии свисали по краям стены и из-за ограды виднелись пара величественных деревьев.
Винсент заплатил водителю, потом обошел такси и открыл передо мной дверь.
Он провел меня до колонны со встроенной в неё системой аудио-видео системой безопасности.
После того, как он набрал код на клавиатуре системы безопасности, замок щелкнул.
Он надавил на ворота одной рукой, а другой мягко потянул меня за собой.
Я оглянулась вокруг и ахнула.
Я стояла в каменном дворе части отеля, одного из таких городских замков, которые строили себе богатые парижане, в качестве городского жилья в семнадцатом-восемнадцатом столетиях.
Этот был построен из массивных камней медового цвета и заканчивался черной шиферной крышей со слуховыми окнами, равномерно расположенных вдоль ее длины.
Единственный раз, когда я действительно видела одно из этих зданий вблизи, когда мама взяла меня с собой на экскурсию.
По середине двора стоял круглый фонтан высеченный из гранита, с бассейном, достаточно большим, чтобы переплыть его в несколько гребков.
В водяных брызгах стояла фигура ангела в натуральную величину, несущая в своих руках спящую женщину.
Её тело было видно сквозь платье, которое так тонко выполнил скульптор, что тяжелый камень преобразился в прекрасный флёр.
Хрупкая красота женщины была уравновешена мужской силой ангела, который нес её, а его массивные крылья защищали их обоих.
Это был символ красоты и опасности, который охватывал зловещей аурой двор.
— Ты здесь живешь?
— Это не мой собственный дом, но да я здесь живу, — сказал Винсент, ведя меня через двор ко входной двери.
— Давай проводим тебя внутрь.
Вспомнив, причину по которой мы были там, в моих ушах снова раздался звук удара тела Жюля о груду металла.
У меня потекли слёзы, которые я старалась сдерживать.
Винсент открыл декоративно вырезанную дверь и привел меня в огромный вестибюль с двойной лестницей, завершающей любую стену к балкону, выходящему на комнату.
Кристальная люстра размером с Volkswagen Beetle нависла над нашими головами. Мраморный пол был застелен персидскими коврами с каменными цветами и виноградными лозами.
Что это за место? думала я.
Я последовала за ним через еще одну дверь в маленькую, с высоким потолком комнату, которая выглядела так, будто ее не трогали с семнадцатого века и села на старинный диван с жесткой спинкой.
Держа голову руками, я наклонилась вперед и закрыла глаза.
— Я сейчас вернусь, — сказал Винсент, и я услышала, как закрылась дверь, когда он вышел из комнаты.
Спустя несколько минут я почувствовала себя лучше.
Положив голову на спинку дивана, я начала изучать эту впечатляющую комнату.
Тяжелые занавески загораживали дневной свет.
Люстра тонкой работы, в которой похоже первоначально были установлены свечи, чье место занимают вместо электролампы в форме пламени, давала достаточно света, чтобы осветить стены комнаты заполненную картинами.
На меня смотрела дюжина лиц хмурых средневековых французских аристократов.
Дверь для прислуги, спрятанная в стене, распахнулась и через неё прошел Винсент
Он поставил передо мной массивный чайник в виде дракона и такую же кружку, а рядом тарелку с тонкими, как бумага, печеньями.
С серебряного подноса разносился аромат крепкого чая и миндаля.
— Сахар и кофеин.
Лучшее лекарство в мира, — сказал Винсент, когда сел в мягкое кресло в нескольких шагах от меня.
Я пыталась приподнять тяжелый чайник, но руки у меня так тряслись, что мне удалось стукнуть его о чашку.
— Позволь, я налью, — сказал он, наклонился и налил.
— Жанна, наша экономка, заваривает лучший чай.
или так я слышал.
Я, собственно, больше кофеман.
Я побледнела от его болтовни.
— ладно, прекрати.
просто перестань.
Мои зубы стучали и я не могла сказать что это: мои расшатанные нервы или пробуждающийся страх, от того, что было что-то во всём этом неправильное.
— Винсент.
кем бы ты ни был.
Прежде, чем продолжить, до меня вдруг дошло, что я в его доме и даже не знаю его фамилии.
— Только что погиб твой друг, а ты говоришь со мной о — мой голос сорвался — о кофе?
Его лицо говорило, что он готов защищаться, но он продолжал молчать.
— О, Господи, — прошептала я и снова разрыдалась.
— Что с тобой?
В комнате было тихо.
Я слышала как на огромных напольных часах, стоящих в углу тикают секунды.
Мое дыхание выровнялось, и я вытерла глаза, пытаясь успокоится.
— Это правда
Я не очень хорошо демонстрирую свои эмоции, — наконец согласился Винсент.
Не показывать эмоции это одно.
Но сбегать после того, как Ваш друг был сбит поездом метро?”
Тихим, тщательно взвешенным тоном он сказал, “Если бы мы остались, то мы должны были бы говорить с полицией.
Они должны были бы нас обоих допросить, как и всех свидетелей, которые остались.