Умрем, как жили

Секретарь ГК ВКП(б) Г. Борщаго».

ОКТЯБРЬ. 1941 ГОД

Организовать вечеринку было проще, чем казалось на первый взгляд. Черноморцев не только дал разрешение на сбор посетившему его Токину, но и не скрыл удовлетворения, что его речь на заводе так быстро нашла отклик у молодых.

Оповещение и того проще — принцип «сам знаешь, передай соседу» набил в дом Токина столько народу, что собирай людей с ищейками хоть год, и половины бы не раскопал в притихшем под развалинами городе.

Самогон принес Бонифаций, а приготовление еды взяли на себя девчонки — местная Рита Черняева, курносая, черноглазая, под стать своей фамилии, давно вертевшаяся вокруг футбольной команды «Локомотив» и по праву считавшаяся заводилой женской части болельщиков, и ленинградка Катя Борисова, блондинка с глазами, круглыми, как серебряные рубли. Она возвращалась с учебной практики биолого-почвенного факультета или, как говорила, смеясь, «с лягушачьей охоты», но поезд дошел только до Хлябова. Дальше пошла пешком. Добраться удалось лишь до Старого Гужа, где Катя и застряла, совершенно не зная ничего ни о родителях, оставшихся в Ленинграде, ни о том, что же делать дальше.

Морозов, узнав о вечеринке, одобрил, но приглашение отклонил, сославшись на занятость и на то, что будет всех стеснять.

За стол усаживались долго и шумно. Несмотря на голодное время, стол был обилен нехитрой снедью: наварили картошки, рыбы, глушенной толом, принесли огурцы. Недостаток ощущался лишь в стульях. Кухонные табуреты пошли на лавочные подставки — лавки сделали из пахнущих плесенью толстых досок, раздобытых в сарае.

Когда наконец расселись за столом, Юрий, опершись о Катино плечо, поднялся и призвал к тишине. Он смотрел с высоты своего роста на молодые, знакомые и незнакомые лица, расплывшиеся в махорочном дыму, и ощущал в себе волнующую дрожь ответственности перед людьми, схожую с той, что непременно посещала его перед решающим матчем.

«Уж не в душу бы заглянуть — хоть чуточку представить себе, чем дышит человек! А ведь придется копаться в каждом! — И, вспомнив, как стояли под дулами автоматов заводской охраны, закончил свою мысль: — Не доведись ошибиться! Платить придется жизнью».

— Ну что, оратор, молчишь, скажи народу хоть словечко?! А то самогон в стаканах плесневеет! — крикнул с другого конца стола Бонифаций, как старый петух, усевшийся среди молодых цыплят.

— Скажу, — начал Юрий. — Хотя, может быть, и не все, что хотелось. Так ведь вечеринка эта не последняя, да и жизнь не кончена. И главное, что мы все вместе, как ни пыталась раскидать нас судьба. Хочу предложить тост именно за это главное, за то, что мы вместе. — Юрий переждал дружный гул всеобщего согласия. — Тем более что бургомистр, отец родной, господин Черноморцев одобрил наше сегодняшнее веселье. Это его идея, чтобы веселилась молодежь! Так ответим делом на призыв нашего родного бургомистра.

За столом засмеялись. Весело задвигали кружками и стаканами. Изголодавшись по общению, сразу же разбились на шумные группы. Токин несколько раз порывался взять власть в руки, но его уже никто не слушал.

— Успокойся! — Катя положила ему на тарелку соленый огурец. — Им теперь хоть из пушки стреляй! Соскучились все друг по другу! Истосковались! Намолчались!

Кармин, сидевший справа от Юрия, кивнул:

— Точно. И это даже хорошо, что так шумим. Присмотреться друг к другу будет легче.

За столом посидели недолго. Выходя, Кармин шепнул Юрию:

— Смотри, о немцах и слова не сказано. Будто ничего не изменилось в нашем доме.

— Знаешь, — Юрий сжал его локоть, — мне тоже кажется: вот сегодня погуляем, завтра играть, а ноги как ватные…

Столы отодвинули к стенам. Юрий завел патефон, и начались танцы. В комнате Морозова уселись играть в домино и столь усердно стучали костяшками, что сквозь патефонный шум удары казались далекими, приглушенными расстоянием выстрелами.

Кармин раскрыл шахматную коробку и достал шашки. Его белые кудри задиристо взметнулись вверх, круглые фишки в его грубых рабочих пальцах замелькали с цыганской ловкостью.

— Ну, — зычно крикнул он, — кто надумал дом построить?! Подходи! Берусь «гальюнчики» возводить! Сиди — не хочу! Ни глаз чужой неймет, ни ветер не поддувает!

Первым с треском проиграл ему Юрий. Уступив место следующему, Юрий по случайности заглянул в кухню и застал Ритку Черняеву целующейся с Архаровым-левым.

— Смотрите не перегрейтесь, черти!

Рита счастливо хихикнула в ответ, а Архаров бросил:

— Иди, иди, завистник черный!

Улучив момент, Юрий вывел из горницы Сашку Толмачева. Вратарь был грустен и, как показалось Юрию, отнесся к затее с вечеринкой весьма настороженно.

— Чего хмуришься? Или не нравится что?

— Не нравится. — Даже в потемках сеней Юрий ощутил недоброжелательный взгляд Толмачева. — Не вовремя веселиться задумали. Где-то батька кровью обливается, как собака, в болоте под пулями лежит, а сыночек его под руководством любимого капитана самогонкой да девками тешится.

— Устыдил! — с наигранным испугом согласился Юрий. — Ну а конкретные предложения есть?